«я говорила мало, но свое мнение имела, и, когда, например, у меня спрашивали, чьи сказки выбрать для восьмилетнего мальчика — Андерсена или братьев Гримм, я всегда советовала братьев. там было про труп, закопанный под можжевельником, про мальчишку, настолько же глупого, насколько и храброго, чтобы усесться играть в карты со Смертью, про мерзких сестриц, которые по собственной вине, из-за собственного отвратительного характера загнали себя в тупик, а потом одни вешались, а другие бились головой о стену. несколько раз разгневанные мамаши и учителя, которым потом долго приходилось выбивать у детей из головы то, что засело там по моей рекомендации, писали на меня жалобы. но мое мнение оставалось при мне. мир Андерсена был полок персонажей добродетельных и целомудренных. а я предпочитала читать про эгоистичных девиц, которые шли в лес и теряли дорогу, а потом ломились сквозь кусты напролом, и про их братьев, которые по неосторожности и легкомыслию вдруг превращались в осла или в лебедя, а потом этого, например, лебедя кусали блохи, так что перья были в крови. я не верила в заслуженные воздаяния. не верила в рациональный, благоустроенный мир, существование которого легко и удобно объяснить искусственной логикой. не верила ни в секторные, ни в векторные диаграммы, которыми ученые описывают род людской, отделяя плохих от хороших, и в которых до того и после того прямо противоположны друг другу»
когда в детстве читаешь сказки братьев гримм,
чуть меньше позднее веришь в любовную чушь.
печальный финал в начале всегда незрим,
пока он не смоет слезами новую тушь.
и мне бы их всех ненавидеть,
да только я так не могу,
я на них всех не в обиде...
вы правы — я сейчас лгу.
я бы каждого лично лишила
права любимыми быть.
я наступаю с тыла —
мне так легче их позабыть.
я не вижу прекрасных снов
о заветной стране чудес,
сюжет моих снов не нов —
я вижу дремучий лес.
в котором есть только я
и замок, где куча книг.
это сказочные края,
хоть и есть в этом нервный тик.
я похоже принцесса-отшельник,
но не та, что с длинными волосами.
я та, кого он не ценит
и любит только словами.
«первая любовь, невзаимная, я имею в виду, – это как неудавшийся рисунок, выполненный шариковой ручкой, который держит в пальцах начинающий художник. и этот рисунок никогда уже не стереть. либо оставить его на память, чтобы потом накладывать уже сверху красками или фломастером другие чувства – новые, уже взаимные, то есть смириться. либо взять в руки острую бритву и вручную стирать пасту ею, сдирая вместе с ручкой тонкие слои бумаги; это может быть больно и существует опасность вообще разодрать лезвием бумагу – а тогда уже с трудом можно будет нарисовать на этом листе другой рисунок»