Голос меня встревожил
что я не слышал прежде:
— Скоро уйдёшь...
— А может,
жить ещё есть надежда?
Может ещё не время
так обо мне пророчить?
Но голоса, как бремя
тяжкое среди ночи.
Море меня волнует
шёпотом ежечасно:
«Та, что тебя целует,
станет к утру опасной.»
И шелестит мне ветер:
«Я подскажу и сгину:
друг, что улыбкой встретил,
завтра ударит в спину.»
Этой порой ночною
листья сказать мне рвутся:
«Кто за тебя горою —
ныне же отрекутся.»
Соком слова печали
из виноградной грозди:
«Кто тебе руку жали —
в руки вонзят и гвозди.»
Может мне это снилось,
не было тех пророчеств?
Чем заслужил я милость,
что мне такая почесть?
Это не ново, ветер.
я это знаю, море,
всё есть во мне поэте —
есть и любовь, и горе.
Вы не шепчите втайне,
листья, не надо рвенья.
Главное предсказанье —
враг я себе с рожденья
и сам себе палач я,
сам я себе иуда,
так — и смеясь и плача —
жить до кончины буду.
Пусть я обрел потери —
в них я нашел немало,
пусть никому не верю,
верных друзей не стало,
пусть я себя растратил, —
что вы не голосите,
сам я себе спасатель,
если со мной Спаситель.
+ + +