***
…Во времена, когда герои и драконы
Уже покинули владения старой Англии,
И род людской уж не был столь покорен
Величию и чарам древней магии,
И на дорогах между Уэльсом и Йоркширом
Всё чаще попадались лишь разбойники,
Монахи, беглые крестьяне, дебоширы…
(А впрочем, в зарослях цветущего терновника
Ещё встречались, говорят, лесные фейри,
Что похищали у вилланов простодушных
Детишек из плетёных колыбелей
И девушек прекрасных незамужних),
Так вот, в те времена, в Дархемском графстве
Жила Лорейн из рода Бекинсейлов.
Она была столь удивительно прекрасна,
Что запросто с любою королевой
Могла б соперничать… Когда б не так нелепо
Дары свои судьба распределяла.
Род Бекинсейлов подломился, словно стебель,
Утратил блеск и прежнее влияние.
Век благоденствия прошёл… И вот, девица
Жила в глуши, в усадьбе обнищавшей,
Где у брегов прозрачной Тисы дрок клубится
И солнце прячется в ветвях дремучей чащи,
Где огненными факелами розы
Горят на стенах покосившейся часовни,
И словно призраки, белы и крючконосы,
На сгнивших перекрытиях дремлют совы.
Обманчивая роскошь… Тлен… Гробница…
И только старый Йоргенс хромоногий,
Слуга покойного барона, был девице
Надёжною опорой и подмогой.
- О, госпожа, вы слышали известия?
Сам лорд-наместник Дархема в субботу
Устраивает пир в своём поместье.
- Но, добрый Йоргенс, что мне за забота?
Мне даже нечего одеть на этот праздник!
Вот разве только, ради общего веселья,
Терновую тиару и «алмазы» -
Из перезревших ягод ожерелье.
Старик же возразил с ожесточением:
- Не меньший грех, чем жизни прожигание,
Губить себя в унылом заточении
И коротать свой век в бесплодном ожидании.
И для чего тогда Создатель всемогущий
Творению своему столь нежный образ
Придал? Чтобы бурьян дикорастущий
Скрывал от глаз людских такую розу?
И для чего бы Он задумал от рождения
Вас одарить такою красотою?
Чтоб любовались ею призраки да тени,
И полевые ястребы да совы?
Схожу-ка я к ростовщикам… И может статься,
Взаймы ссужу у них хоть сумму небольшую.
Хотя их род, противный христианству,
И дух поганый не переношу я…
Ворча и шаркая походкою хромою,
Старик отправился к Езефу и Руфину,
Чтоб поутру с тяжёлою сумою
Вернуться на рассвете. Но раввины
Лишь посмеялись над отчаянным прошением.
- Честь Бекинсейлов не послужит нам залогом,
А все былые их заслуги и свершения
Поверь, оцениваем мы совсем немного.
Вот если б можно было гордость Бекинсейлов
И пуд их родовой дворянской спеси, -
Руфин промолвил с нескрываемым весельем, -
На безошибочных весах моих отвесить,
Тогда б, старик, совсем другое дело…
И Йоргенс в настроении прескверном
Домой вернулся. С глаз его слетела
Упрямая слеза… «Дружок, ты, верно,
С пустой и тощею сумой пришёл обратно?
Другого я не ожидала...» В гневе посох
Швырнул слуга об пол: «Да я бы рад был
Её монетами наполнить! Да уж поздно.
О, ростовщичье мерзостное племя!
Нам не достать к субботе денег и убранства.
Будь проклят день и час, когда Вильгельму
Пришла затея поселить здесь сброд руанский.
Ведь и великие умы на этом камне,
То бишь на алчности, частенько спотыкались…
Но почему Вы, госпожа, закрыли ставни
И свечи потушили?» Засмеялась
В ответ хозяйка: - Не печалься, всё пустое!
Хотя твой гнев отчасти ими и заслужен.
Зачем терзать себя подобной суетою?
Я и забыла про субботний званый ужин…
Признаюсь, день был долгим и тоскливым.
Зато я даром время не теряла
И из ветвей прибрежной дикой сливы
Сплела себе роскошную тиару.
Вот, полюбуйся! Как тебе обновка? –
Произнесла Лорейн и вышла вдруг из тени.
Старик же вздрогнул и попятился неловко,
И крестным осенил себя знамением.
- Что за ужасный маскарад? - вскричал он в страхе. -
И что за гадкое, унылое отрепье?!
В таинственном вечернем полумраке.
Лорейн напоминала призрак древний,
Одну из жительниц холмов, иль бледных «мерроу»,
Что в лунном растворяются свечении, -
В венце терновом и терновом ожерелье,
И в сшитом из дурмана облачении.
Листва, едва подёрнутая тлением,
Светилась призрачным, неслыханным богатством.
- Взгляни на кружево! Подобное плетение
Встречала я лишь в Лестерском аббатстве.
- О, госпожа, сожгите эти ризы!
И впредь не подступайте к ним и близко.
Страшнее выглядит, пожалуй, только призрак,
Восставший из гробницы ибернийской.
Я слишком стар, мне нелегко даётся
Очередная ваша шутка или шалость!
- Да что ты всё ворчишь, бедняга Йоргенс?
- Но Вы и в самом деле помешались.
Куда это собрались на ночь глядя?!
Лорейн, взмахнув прозрачною накидкой,
В своём безумном лиственном наряде
Сбежала вниз, подобно тени зыбкой.
И к лесу бросилась, сквозь гущу дикой сливы,
Всё так же весело кружась и припевая.
- Стой, не пущу! – кричал старик визгливо,
Схвативши посох. – Стой, не поспеваю!
И ловко ковыляя вслед за нею,
Опрометью спешил к ночному лесу,
Где в лунном пепле молчаливо зеленела
Ветвей дремучих величавая завеса…
(Продолжение следует.)