Жила собака впроголодь, не ведая свежатины,
Хозяином любимая, естественно, попом.
Однажды Жучка слямзила окорочок говядины
И слопала, подняв у всех вопрос: «А что потом?»
Потом:
домой вернулся поп, идейно пьяный в стелечку,
И с целью внятно объяснить "что можно, что нельзя",
Метнул ботинком в ейный лоб, и угодил по темечку –
И сука тихо ойкнула, по стеночке сползя.
Поп думал это временно, сказав, вставай родимая,
Давай, сыграем в шахматы и вышел за мячом.
Она была беременна от своего любимого.
Не знаю что подумали, но поп был ни при чём.
Подбитая ботиночком, пся разродилась сЫночкой,
Пролаяв на прощание слегка прекрасных слов.
И умерла болезная, оставив сиротиночкой
Его, такого милого, как самаркандский плов.
Вернулся поп не с мячиком, а с киркой и лопатами,
Поскольку знал заранее печальный результат.
И долго над останками он изливался матами,
И заливался водкою, понеже был не рад.
Всю жизнь отцовства он желал, но не имел желания
Купать, гулять, вынянчивать, уберегать от блох,
И потому он с бабами не заводил компании,
Не звал их на свидания и не имел врасплох.
Он взял на руки сЫночку и понял – это дОчечка
Так чересчур похожая на мать её в гробу,
Такая же брюнеточка, такого же росточечка,
И с меткой в виде крестика заранее во лбу.
Назвав её Каштанкою и дав в честь Жучки отчество,
Священник заменил щенку по жизни «grand-рapА», (фр.)
И сим конкретным образом он воплотил пророчество
О пресловутой участи собаки и попа.
А сучку с дыркой в темечке наш поп у тихой заводи,
Воздав горилкой почести, под Брянском закопал,
И как учёный грамоте то ль в Беркли, то ли в Гарварде
Сказал он речь за здравие и что-то написал…
Жила Каштанка с дедушкой, не ведая говядины,
Была поскольку вЕганом и ела лишь грибы…
А я прошу прощения за милую бредятину,
Которая явилась мне по прихоти Судьбы.