***
Чем дальше в лес – тем больше поглощала
Густая тишина шаги и звуки…
Среди древесных чудищ сухощавых,
Тянувших к путникам извилистые руки,
Волдырь луны скользил в тумане мглистом
И странные причудливые тени…
Прохлада трав и запахов землистых
И влажных опьяняющих растений
Царила в воздухе. «Похоже, речка рядом?
Ну, слава праотцам! – подумал старый Йоргенс, -
Недалеко уйдёт в своём чумном наряде,
Чуть постоит у берега – вернётся.»
И вскоре сквозь терновые сплетения
Забрезжила мерцающая Тиса.
Наперерез её волнам во мгле летела
Обманчивая россыпь аметистов…
Лорейн же все бежала и кружилась,
В беспамятстве, подобно белой тени.
Но у реки разгульный смех и одержимость
Её покинули. И в некоем смятении
Она остановилась. «Что же это?
Что я тут делаю? Скажи, любезный Йоргенс?»
«Всё очень просто, - не оставил без ответа
Слуга вопрос её, отнюдь не церемонясь.
«Покойный батюшка вас баловал сверх меры,
Вместо того чтобы разочек, по старинке
Повыбивать из вас причуды и химеры –
И розгами пройтись по детской спинке!
Нет пользы в рабской дисциплине, утверждал он
Вслед за святым Ансельмом из Аосты,
Она лишь рабское сознание порождает
И склонность к лживому бесчувствию…» - со злостью
Старик ответил, и еще не раз припомнил
Все заблуждения преподобного Ансельма,
Едва не вызвав у хозяйки смех нескромный
И новый приступ беспричинного веселья.
- Нам нет нужды здесь оставаться понапрасну! -
Сказал старик девице непокорной, -
В лесах ведь нынче неспокойно и опасно...
- О, да... я слышала, что мерроу и Ганконер
Здесь бродят... и сидят на каждой ветке...
Признайся, ты ведь их боишься, верно?
Всех обитателей Двора, что наши предки
По праву звали Неблагословенным?
Старик же возразил: - В иное время
Я счёл бы Вашу прихоть и уместной.
Но не сказания и байки менестрелей
Меня страшат… А всякий сброд окрестный,
Что прячется в лесах и ищет случай
Отмстить влиятельным и знатным феодалам.
И каждый висельник средь них - отменный лучник!
Того глядишь, пронзят стрелой или удавят.
- Ну, коли так, старик - нам нечего бояться,
Мы не зажиточней церковной серой мыши.
И нет причины у разбойничьего братства
Нас притеснять и беспокоить… - Тише, тише! –
Старик схватил упрямицу за локоть.
- Скорей сюда, за это дерево! Ни слова!
Раздался плеск… И очертания лодки
Средь лунных брызг и сумрака лесного
Явила спорщикам таинственная Тиса.
И незнакомец в тёмных одеяниях
Её к прибрежью направлял движением быстрым,
Волдырь луны веслом тихонько отгоняя.
- Ну, так и знал же, пропади мои седины! -
Шепнул старик с досадою немалой.
- Ведь он уже доплыл до середины,
Вон и мешок с добычей обнимает…
Мы не успеем незамеченными скрыться.
Угодники святые! Знал же, знал же,
Что это место – для воров и проходимцев,
И от него держаться следует подальше…
К прибрежным зарослям причалив, незнакомец
На сушу вышел, привязав к коряге лодку.
«Но, посмотри внимательнее, Йоргенс,
Не показался ли тебе уж слишком лёгким
Его мешок? Как будто невесомым?
И не таясь чужак несёт его, к тому же.
Нет, не похож он на грабителя лесного…»
«Что ж, - огрызнулся старый перечник, - тем хуже.
Уж коли не таится в самом деле,
И в диком месте себя чувствует свободно –
То, значит, превосходит всех злодеев.
А, впрочем, можете считать, как Вам угодно.»
Но вопреки их ожиданиям разбойник
Остановился вдруг среди поляны,
Где белым цветом полыхал терновник,
Холодным лунным пеплом осиянный.
Следили спорщики за ним, сдержав дыхание.
Чужак же, очертив ножом окружность,
Свой развязал мешок... Благоухание
Наполнило тотчас лесную пустошь.
Вместо награбленной «добычи» доставал он
Цветы из глубины холщовой сумки –
Огромные, пурпурные и алые.
«О, госпожа, в своём ли я рассудке?» –
Шепнул старик притихший, наблюдая,
Как незнакомец их разбрасывал по кругу.
Они же медленно кружились и летали,
Подобно молчаливой алой вьюге…
За звёздной сребротканою завесой
Луны зловещая пылающая льдина
Плыла в бездонном мраке поднебесья…
И, преклонив колена, на латыни
К ней обратился незнакомец, и воскликнул:
- О, Мать всех проклятых! От века свет вечерний
Рождаешь ты из чрева тьмы безликой.
Прими мой дар! Их путь уже исчерпан.
Их раны пред тобою кровоточат,
Но красота и благолепие воспеты
И возвратятся в первозданный свой источник,
Ведь близок новый день и час рассветный…
Воздев к светилу руки, заклинатель
Поднял вокруг себя цветочный вихрь.
Соцветия превращались в огнь крылатый
И уносились вверх… Лорейн притихла,
Охваченная трепетом, старик же
Всё повторял с негодованием и дрожью:
«Колдун, колдун! Проклятый чернокнижник!» -
Вцепившись в дерева замшелое подножье…
(Продолжение следует.)