Свобода – обоюдоострый меч,
Что пахнет кровью,
Призванный рассечь
Оковы, не щадит и головы,
Увы,
Но в ножнах до поры,
Висит над изголовьем.
Привольно дышится в степи утром, пока солнце не раскалило растрескавшуюся почву, не высушило росу и не подняло в воздух мелкой пыли. Просторно для глаз и мыслей, мало что изменилось за прошедшие столетия и лишь телеграфные столбы отмечают пространство и время действия. Всадник с беркутом на локте отбрасывает реальность на пару сотен лет назад. Беркут вынашивается и натаскивается не так легко, как балобан или сапсан, но казахи традиционно предпочитают эту птицу. Тазы* вдруг залаяли наперебой и беркутчи привстал в седле, пытаясь разглядеть, кого подняли борзые. Крупный волк большими прыжками уходил от собак в саксаульные заросли. Вот вожак стаи в запале неосторожно приблизился к нему на расстояние прыжка, короткая схватка и волк мчится дальше, а собаки чуть поодаль, уже без вожака. Беркутчи любил пса за скорость и смелость, но невольно восхитился волком. Он так и не снял колпака с головы птицы.
* Тазы – среднеазиатская или казахская борзая
Свобода, как состояние войны. В ныне казахской степи сплетаются истории скифов и персов, русских и китайцев, узбеков и туркменов, монголов и татар, казаков и казахов. И все они отчаянно дрались за свободу, разменивая её на власть, отнимая, теряя и вновь обретая. Много крови пролилось в ныне казахской степи. Не от того ли так ярко цветут тюльпаны и маки весной. Свобода, как ощущение ветра... Под звуки домбры в руках акына, ещё не решившего, что исполнить, но уже создающего настроение, под шум проходящего вдалеке состава... Степь, степь, над ковылём ветер, над ветром где-то вдалиИи небо, как много солнца сюда упало, земля раздета, а небуУу мало и завтра утром опять... Степь степь, пасутся кони, вожак табун за горизоОнт гонит, за горизонтом всё та же степь... Летооо, зной, застыло время, как часовой, парит орёл нааАд степью, за днём приходит сухая ночь... О Лето, мать Богов, возлюбленная Бога, вопреки козням Юноны, породившая, подарившая миру Целителя и Охотницу одарённых, одаренных стрелами против Дракона. А после вспорхнула птицей, между делом перевернув страницу, покинув пределы закона, коснувшись лишь пёрышком белым края трона. Осанну поём тебе мы, сухому, жаркому ветру, горькой полыни, и пыли, и пеплу. Струны кобыза выли, взывая к Небу и вызывая… «всадник, пригнувшийся к шее коня от монгольских стрел, пеший в пыльных доспехах, усталыми движениями отражающий удары двух легко вооружённых бойцов, йеменская конница раздирающая строй китайской пехоты, топот копыт и ног, крики и стоны, лязг железа…» А потом прогремел далёкий гром, совершенно неожиданно налетел порывистый ветер и по куполу юрты замолотили частые, крупные капли… ...тень облаков на крыльях ветра, обрывки снов, и снова километры, полынью пахнет случайный дождь... Стройная и гибкая, как тростник, девушка туркменка опустила смычок из конского волоса, отложил свою, видавшую виды, домбру акын. В тишине отчётливо был слышен далёкий гул очередного товарного состава и запах освежённой дождём полыни, потом кто-то кашлянул. Настоящий менестрель может перенести слушателя в иное время и место, но он не умеет подменять окружающую реальность, он её меняет.