1
Горн протрубил. То воинство Оанна
Вступает в их селенье на постой.
Наместник Нина властью, ему данной,
Дозор владений царских непростой
Здесь завершает. Войску своему
Недолгий отдых он определяет.
И вот уже Симасс его встречает,
Вино и хлеб преподнося ему.
Оанн был знатен и красив. Седины
Виски ещё не тронули его.
И только царь над ним был властелином.
Он почитал его лишь одного.
За преданность и честность перед ним,
За верность долгу своему и доблесть,
За чистую перед владыкой совесть
Ценил Оанна всемогущий Нин.
Затем и был он снаряжён с дозором,
Чтоб царские владенья обойдя,
И, возвратившись в срок в престольный город,
Предстать пред очи грозного вождя.
И вот он здесь, где воинство его
Свои остановило колесницы.
Последний стан пред тем, как возвратиться
В столицу господина своего.
Кто б ни был тот, кто, промысел свой тайный
Осуществляя, замыкает круг
Событий, что на первый взгляд случайны,
Судьбе Шаммурамат бесспорно друг.
И этот день сулит ей поворот,
Что ход событий навсегда изменит.
Там, на венце Олимповых ступеней
Уже определился их черёд.
2
«Мир дому твоему, Симасс! – Так начал
Оанн, освобождая стремена. –
И да сопутствует тебе удача
В делах твоих в любые времена!
Сюда меня привёл мой долгий путь.
И здесь намерен я остановиться.
Пред тем, как в Ниневию возвратиться,
Дать должно каравану отдохнуть.
Как изменился ты, Симасс, за годы,
Что мы с тобой не виделись… Старик
Передо мной стоит седобородый.
И время пролетело, словно миг,
С тех пор, как был я здесь в последний раз –
Ещё юнцом – с таким же караваном.
Тогда я был в рядах его охраны,
А не вождём, как видишь ты сейчас.
Где та, что одарила сыновьями
Тебя, мой друг? Где добрая Марьям?
Сей хлеб, что испечён её руками,
С любым другим смогу ли спутать я!
Что ж, не томи! Веди меня скорей
В свой дом. Её хочу я видеть снова!
Да будет ваш союз навеки скован,
Вам подаривший четверых детей!»
И тот ему в ответ: «Ты долго не был
Здесь. И не знаешь одного:
Не четверых мне ниспослало Небо
Наследников начала моего.
По воле тех, кому подвластны мы,
Кому молитвы мы свои возносим,
И в них о милости к себе мы просим,
Владык обоих царств – кромешной тьмы
И света, что при жизни нам дарован,
Явилось чудо мне с моей Марьям,
Нас наградив безмерным счастьем новым,
Сестру даруя нашим сыновьям.
Ещё младенцем найдена была
Она в лесу моими пастухами.
С тех пор она воспитывалась нами.
И нам судьба за это воздала.
Шаммурамат – такое дал я имя
Ей в этот день, когда нашли её.
Возлюбленная птахами лесными,
Воистину сокровище моё!
Не обделив любовью сыновей,
Для ревности им не давая повод,
Я, пьян от приношения такого,
Теплом особым был проникнут к ней
Марьям уверовала: кровь Деркето,
Что проклята Кипридой, в ней течёт.
Не знаю я, сколь можно верить в это.
Коль скоро так – она своё возьмет.
Но если ошибается Марьям,
В том радость будет лишь моя, поскольку
Судьба полубогов бывает горькой
Столь сильно, что непостижимо нам.
Мы – смертные. Наш век не бесконечен.
Позор и боль, что обретаем мы
При нашей жизни, что так скоротечна,
Уходят с нашей плотью в царство тьмы.
Что ждёт нас там? Кто ведает, Оанн?
Наш скорбный путь к Нергалу безвозвратен.
Кто возвращался из его объятий?
Лишь те, кому венец бессмертья дан».
«Симасс, мой друг, ты думаешь о смерти? –
Оанн ему с улыбкой отвечал. –
Да наградят вас боги долголетьем,
И обойдёт твою семью печаль!»
И, заключив в объятья старика,
Он вместе с ним прошёл в его жилище,
Где гостя ждали и ночлег, и пища,
И та, кого не видел он пока.
3
Жильё Симасса роскоши не знало –
Труд пастуха богатства не сулит.
Но что-то эти стены согревало.
Уют ли это, что Марьям хранит?
Или семейный лад, не знавший бед,
Стараньем Афродитовой заботы?
Чем ни было б оно, но это «что-то»
Манило без сомнения к себе.
Едва они порог переступили
Обители Симасса, там, где свет
Бороться с полумраком был бессилен,
В честь гостя приготовлен был обед
Заботливой Марьям. Их скромный дом
В своих стенах встречал гостей не часто.
И тем особенно был счастлив пастырь,
Что сам Оанн, приближенный царём,
Оказывает честь ему такую,
Приняв и пищу, и ночлег, и кров,
О роскоши забытой не тоскуя.
Походный быт был более суров.
Хоть знатным был вельможею Оанн,
Он вместе с тем был воином отважным,
Чьих подвигов переживёт не каждый,
И не сочтёт на теле стольких ран.
И нынешний дозор был не спокоен,
Как многие походы до него,
Где не один пал ассирийский воин
В кампаниях владыки своего,
Чьё имя – Нин. Крушитель тех корон,
Что правили в восточной Ойкумене.
Тот пал в бою, тот приклонил колени,
Тот откупился данью, как Барзон.
Лишь Бактрия ему не покорилась,
Что меж Гирканьей с Гандхарой лежит,
И та страна, что Индом отделилась
От Персии, – себе принадлежит.
Пленённый Фарнос со своей семьёй,
Правитель Мидии, за непокорство
Распятью предан был. И приговор свой
Он разделил с сынами и женой.
Когда в чертогах павшей Экбатаны
Последний пир владыка завершил,
Сатрапом он над сей страной Оанна
Поставить волей царскою решил.
Тогда Оанн взмолился перед ним,
Оставив гордость, падая в колени:
«Судьба моя – одесную в сраженьях
С тобою быть, о всемогущий Нин!
Я – воин! Мне седло милее трона.
Ужель победы кончены твои?
Ужели все перед тобой короны
Склонились, царства поднося свои?
Мой царь, позволь остаться мне в строю,
Пока мне в этом не мешают годы.
Жизнь во дворце – мне хуже несвободы.
Затем перед тобою так стою,
Как не стоял ни перед кем на свете.
Хоть в кровь колени ныне изотру».
И так ему великий Нин ответил:
«Я слов своих обратно не беру!
Но и тебя неволить не хочу,
Поскольку знаю норов твой горячий.
Но перед нами здесь стоит задача,
Что одному тебе лишь по плечу.
Из тех мидян, что Фарносу служили,
Ты должен войско новое собрать.
Тела же тех, что головы сложили,
Сожженью с должной почестью предать.
Даю тебе на это год один.
Коль справишься – ты войско то возглавишь,
И в помощь моему его направишь»
На том поставил точку господин.
Так более, чем прежде, был возвышен
Наместничеством в Мидии Оанн.
И, наставленье Ниново услышав,
Он на год стал сатрапом у мидян.
Свой долг исполнив в отведённый срок,
Он собранное воинство направил
Туда, где Нин полки свои расставил,
И множество царей на смерть обрёк.
4
Уже в стенах обители Симасса
Увидел он и добрую Марьям,
И сыновей их, славных волопасов.
Как мореходы преданы морям
От поколенья к поколенью, им
Судьбой отведена пастушья доля.
И детям их, и внукам их – дотоле,
Покуда жить им ремеслом своим.
И – ту, о ком старик ему поведал,
Её назвавший дочерью своей.
Годами ей Симасс скорей был дедом…
Едва ль Париса страсть была сильней
В тот миг, как Менелаева жена
Его сразила красотой своею.
И посрамлён был младший сын Атрея.
Тому итог – Троянская война.
Вирсавия великого Давида
Не так манила дивной наготой,
Как взглядом синих глаз Семирамиды
Сейчас пленён Оанн, что на постой
Остался здесь. Не волей ли богов?
Не умыслом ли тех, кто на вершинах
Святых холмов сидит несокрушимо,
И миром правит испокон веков?
Едва Оанн глаза увидел эти,
Как будто речь и слух он потерял.
Но разум сей утраты не заметил,
И сам в беспамятство на время впал.
Как дух юнца, что чувства в первый раз
Постиг, ему знакомые едва ли,
Так дух Оанна замер – столь сковали
Они его. И молвил он: «Симасс,
Ужели та, кого своей ты дщерью
Зовёшь, сейчас я вижу пред собой?
Скажи мне «Да», иному – не поверю!»
И тот ему в ответ: «Никто иной
Не в праве называть себя отцом
Шаммурамат. Для нас она – родная,
Хоть в её венах кровь течёт иная.
Но буду я последним подлецом,
Когда скажу тому, кто вдруг заявит
Свои права на кровное родство:
«Бери её. Мне эта ноша давит».
Скорее псов спущу я на него.
Шамми! – Он подозвал её к себе. –
Почти же гостя нашего скорее».
И та, отца ослушаться не смея,
Ему покорна, как самой судьбе,
Стеснившись, опуская долу очи,
Их синеву ресницами сокрыв,
В поклоне поприветствовала молча
Оанна, щёки краской обагрив.
«Она ещё юна. Таких гостей
Не часто мы в селе своём встречаем» –
Сказал Симасс, как будто защищая
Смущение любимицы своей.
5
Свой труд незримый пояс Афродиты
Исполнил и сейчас – Оанн сражён!
Сетями, что Пенорождённой свиты,
Как множество других, был пойман он.
Теперь он думал только лишь о ней,
И лишь её во сне шептал он имя.
И близок был тот день, когда над ними
Расправит свои крылья Гименей,
Чтобы, связав их души воедино,
Им даровать счастливый краткий брак –
До той поры, покуда око Нина
Не обратит свой судьбоносный зрак
На их союз… Но время не пришло
Моим строкам повествовать об этом.
И я, стеснённый собственным запретом,
Рассказ свой вновь переношу в село,
Которое, оставшись безымянным,
Не сохранило о себе следа
До наших дней. Но здесь судьба Оанна
Вожатого сменила навсегда.
Она отныне движима была
Совсем иной – неудержимой – силой.
Той, что одних к блаженству возносила,
Других – в пучину грешную влекла.
6
Прошло два дня, и минуло две ночи
С тех пор, как он, переступив порог
Симассова жилья, на плен бессрочный
Очей Шаммурамат себя обрёк.
Он был влюблён, – о, боги! – как юнец!
Как отрок, чья щека ещё не знала
Ни поросли, ни ласки, ни металла…
И молвил он, решившись наконец:
«О, дева! Ты ли послана богами,
Дабы отнять навеки мой покой?
Я храбр в бою, я смел перед врагами!
Но всё это теряю – пред тобой.
Как справиться мне с этим, коли я
Не понимаю, что со мной творится?
И я, как в сети пойманная птица,
Мечусь, своё бессилие кляня.
Едва тебя увидел я, как что-то
Во мне перевернулось в тот же миг.
И вот с тех пор меня одна забота
Терзает – снова твой прекрасный лик
Увидеть! Дай же мне насытить взгляд
Ещё раз образом твоим любимым.
Томимый голодом неутолимым,
Я покорён тобой, Шаммурамат!»
«Что мне сказать тебе, о славный воин? –
Она ему промолвила в ответ. –
Ужель из тех, кто более достоин
Твоей любви, соперницы мне нет?
Недолговечна молодость моя,
И то, что красотой ты называешь,
Годам подвластно. Разве ты не знаешь?
А чем иным тебя сразила я?
Довольно ли тебе, что первым взглядом
Открыл ты для себя, когда вошёл
В дом моего отца? К тому ли кладу
Стремишься ты и телом, и душой?
Быть может, это временный порыв –
Из тех, что неминуемо проходят?
Как воды рек пути себе находят
Иные, если, путь им перекрыв,
На древнем русле выстроить плотину,
Они уходят в сторону, и вот –
Перебесившись краткою стремниной,
Себе неспешный возвращают ход.
Так может, и тебе нужна не я,
А действие, несущее победу?
Уверен ли ты сам, Оанн, что ведом
Тебе твой путь, ведущий до меня?
Ведь даже боги, движимые страстью,
Порой ступают на тропу, что их
Приводит к стольким бедам и несчастьям…
Ты слышал о родителях моих?
О тех, чья страсть мне эту жизнь дала.
Где ныне та, которая под сердцем
Меня свой срок носила? Где отец мой?
Я птичьей стаей вскормлена была!
Когда б не те, кого зову я ныне –
По праву, что сама судьба дала, –
Родителями добрыми своими,
Какая участь бы меня ждала?
Ты говоришь, что мною покорён?
Пусть так. Но что ты хочешь? Я не знаю.
Я слов твоих пока не понимаю»
И так Шаммурамат ответил он:
«Куда б свой взор ни устремил теперь я,
Повсюду вижу свет очей твоих,
И волосы твои, и эти перья,
Что держишь ты сейчас в руках своих.
Их белизна – как чистота в тебе!
Невинность чувств и мыслей, и мечтаний!
Хранившая тебя да не устанет
И далее беречь тебя от бед!
Я звать тебя Семирамидой стану,
Коль скоро боги так тебя зовут.
И будет так, покуда не устанет
Атлант держать всю неба синеву!
Прошу тебя, будь верной мне женой!
Я окружу тебя такой заботой!
Вольнее птиц свободного полёта
Жизнь будет у тебя, о, ангел мой!»
«Твои слова – она ему сказала –
Столь трогательны сердцу моему.
Ещё недавно я тебя не знала,
А ныне – не отдала б никому!
Как видно, боги нам благоволят,
Коль скоро даровали эту встречу.
Своим согласьем я тебе отвечу.
И с именем своим – Шаммурамат –
Расстанусь с лёгкостью и без обиды.
Судьба мне ищет, видимо, иной
Приют в сей жизни. Пусть Семирамида
Твоею будет названа женой!
Войдя в наш дом, ты покорил меня!
Ты не похож на тех, кого я знала
До этих дней. И вот я увидала
Глаза твои, Оанн. Как два огня,
Они меня своим съедали жаром!
Такого взгляда нет ни у лжецов,
Ни у торгующих живым товаром,
Ни у злодеев, ни у гордецов…
Что скажет тот, кто воспитал меня,
И та, кто мать мне с детства заменила?
Оставить их достанет ли мне силы?
Ни разу дом не покидала я.
Не гневайся, прошу тебя. Ты должен
Понять меня. Обычаи я чту.
Нарушить их, поверь, мне очень сложно –
Как пересечь запретную черту.
Родительский наказ мне с детства свят.
Моя любовь к ним длиться будет вечно.
Но я тогда тебе, мой друг, отвечу,
Когда они меня благословят».
7
Симасс им молвил: «Да хранят вас боги!
Как до сих пор они хранили вас.
Легки пусть будут ваши все дороги.
Я вас благословляю. В добрый час!
Могу ли я препятствовать тому,
Что вас обоих счастьем наполняет?
Я дочь тебе, Оанн, свою вручаю.
Не дай её обидеть никому».
«Клянусь тебе, – ему ответил воин, –
Беречь твою единственную дочь!
Клянусь, что, как за каменной стеною,
Она со мною будет день и ночь!
И если вдруг нарушу клятву я,
Пускай меня постигнет божья кара,
Предав мой дом болезни и пожару,
И род мой проклянёт семья твоя!»
«Плох тот отец, кто к судьбам равнодушен
Своих детей. – Симасс продолжил речь. –
Какая мать, имеющая душу,
От бед не пожелает их сберечь?
Нужды с тобой Шамми не будет знать.
Но счастье измеряется не этим.
Да ниспошлёт и вам, и вашим детям
Судьба любви святую благодать!»