ГЕКАТОМБА
Во Франции мчится к концу восемнадцатый век.
Шарманка с картинками громко скрипит, но поёт.
Облеплены грязью колеса карет и телег,
И позднее зимнее солнце устало встает.
Шарманка скрипит о любви в авиньонском дворе.
Крыльцо зеленеет от вечных осенних дождей.
Все окна закрыты – какая любовь в декабре?
Но чадом и духом капустным несет из дверей.
И все-таки воздух прозрачен и чист поутру,
И смутное чувство какое-то бродит в груди.
И думает стряпчий, в накидке спеша по двору,
Что нечто чудесное все-таки ждет впереди.
За нечто чудесное он заплатил головой,
Но позже, чуть позже…
Декабрьское солнце встает.
Сейчас он шагает вперед по камням мостовой,
И то, что разверзнется вскоре, до времени ждет.
ГЛАЗА В ГЛАЗА
На Гревской площади зима,
И в тающем снегу
В могильной тесноте дома
Глядят в лицо врагу.
О, как сощурены глаза
Их узеньких окон.
Из них не выльется слеза –
Непогрешим закон.
И смотришь ты в лицо времен,
Неодолимых, словно град,
Когда с небес несется он,
Не чувствуя преград.
Глаза веков глядят из бездн,
И в бездну втягивает страх –
Как лихорадка, как болезнь
В изменчивых зрачках.
О, как расширятся они,
Когда ты подойдешь!
Под срезанный твой воротник
Польется зимний дождь:
Сочится мутный небосвод,
Но ты уже не тут
Под краткий счёт, под чёткий счёт
Минут, минут, минут.
1794. ВЕСНА.
Скользят колеса по мосту.
Вздохни – весна! Все просто станет:
Париж в дождях, Эльзас в тумане,
Аррас – в сиреневом цвету.
Прошла трехцветная зима,
И сквозь разорванное знамя
Смотри-ка – пристально за нами
Следит История сама.
А небо мерно сыплет дождь,
И день совсем обыкновенный,
Но время прокусило вену -
И реки крови не уймешь.
Придет отчаянный июль,
С ночной грозой, с разломом неба,
И жизнь запрячется, как небыль,
В груди от гильотин и пуль.
Но я надежду сохраню -
Лилейно-белое наследство,
А глубже - в сердце, по соседству –
Тоску по праведному дню.
Все длится до каких-то пор.
Ты только верь - затянет рану:
Над Францией плывут туманы
И догорает Термидор.