***

IX.

Вслед нескольких часов крепкого, здорового сна, не смущённого никоими сновидениями, Асен наполовину проснулся, ещё не прийдя в себя.

Вначале увидел он в углу старый, оставшийся от бабушки и делушки образ Божьей матери и отбрасывающую длинные чёрные тени горящую лампадку. Безмолынй и недвижимый, он затем осмотрелся. На кушетке рядом с его кроватью сидела Младена. Лампадка озаряля её лицо справа, и Асен вдруг заметил, что Младена не дремлет, а задумчиво смотрится перед собой. Асен залюбовался её профилем и устыдился недобрых чувств о ней, допущенных было им от незрелости души, когда он на мгновение было позволил себе сравнить её с пошляками за похоронной трапезой. О, что за возвышенная красота присуща её лицу и стану! Словно желая сравнить её с Божьей матерью, он на мгновение украдкой перевёл взгляд на образ. Кто бы не испытал счастья, бескрайнего счастья в любви этой женщины?! Что же он боится шелохнться, лишь бы не привлечь взгляд Младены, от которого он будто провалится сквозь землю. Откуда и зачем это? Ах, как было бы хорошо и спокойно ему без переживаний, оставленных в душе той ночью! Воспоминания о безумствах плоти снова затерзали его совесть– и снова Асена одолело желание тихонько улизнуть из спальни. Если разгул плоти столь нехорош, откуда это сияние ангельской чистоты женского образа? Нет, похоже, он не разбирается в каких-то важных обстоятельствах случившегося. Надо хорошенько поразмыслить над ним, надо прочесть побольше книг... Но каких? Кто ему посоветует? Асен проглотит немало романов всемирно известных сердцеведов: множество выспренных разглагоствований о половой любви– таких, словно нет её на свете ничего важнее и священнее. Асен напрасно силился вспомнить сюжет романа подобный его случаю. Страшней всего была неспособность Асена ни подавить тягостное чувство гадливости от совершённого им, ни всецело предаться восхищением красотой Младены. Асен ухватился за последнюю соломинку: может быть именно Младена поможет ему осознать суть происшедшего? И его робкий взгляд навстречу женщине отразил именно это последнюю надежду юноши! Младена, словно нечто ощутив, очнулась.

— Ты наконец проснулся!
— Да, сестра Младена.

— Несколько часов крепкого сна очент кстати. Ух, как ты пропотел,— Младена тронула лоб юноши.— Давай-ка быстренько переоденься. Вспотеешь ещё раз– и назавтра выздоровеешь.
Чистое бельё накоилось на стуле рядом. Пока застеснявшийся Асен мучился что-то возразить, та, поражённая новым несчастьем и трепеща от подавленного, глубоко заключённого в её душе смущением от буйства плоти позапрошлой ночью, мгоновенно распеленала Асена из страшно отяжелевшего от пота покрывала, махровым полотенцем утёрла лицо Асена и набросила ему сорочку на голову. Всё это было сделано ею столь естественно, столь мило, что Асен не нашёд н малейшего повода заподозрить её в чём-то плохом. Напротив: сердце его переполнило такое тепло, что Асену захотелось схватить пухленькие ладошки Младены, расцеловать их и хоть нанадолго зажать подбородком. Но он не посмел сделать это.

Переодев Асена, Младена примостилась на кушетке и сказала:
— А теперь подежурю тут, пока ты не заснёшь...
Асен стремительно возразил ей:
— Так нельзя, сестра Младена! Зачем тебе стеречь меня всю ночь? Я уже не так страшно болен: у меня ничего не болит. Мне и так совестно...
— Не уж! Без моего присмотра ты, вспотевший, вдруг распеленаешься и заново простынешь!
— Ничего подобного не случится: я же не ребёнок!
Младена улыбнулась.
— Разве только дети распахиваются во сне?
— В любом случае я не распахнусь! Ты иди ляг спать: завтра рано тебя разбудят. Ну же, сеста Младена! Прошу тебя. Пока ты не отправишься спать, я не засну,— взмолился он с такой нежностьб, что Младена не смогла отказать ему.

— Хорошо. Я только заколю простыни булавками и уйду.

Асен ещё больше умилися заботой Младены. Та сходила за булавками и принялась закалывать простыни у стены. Груди Младены груди едва не коснулись Асена, мгновенно вдохнувшего запах молодого, сильного тела, свёвший его с ума позапрошлой ночью. И удивительно то, как ему от всей души захотелось ласки и поцелуя Младены! Та же как ни в чём ни бывало выпрямилась, пожелала ему спокойной ночи и ушла. И ещё более удивительно то, как ему вдруг стало тоскливо на сердце от того, что Младена удалилась– и легко на душе от того, что не посторится ничего из случившегося с ними той ночью.
Влага и тепло навевали дремоту. Мерцание лампадки успокаивало юношу. Кротчайший взгляд Божьей матери полнил душу Асена наиблагостейшиими раздумьями о Младене. Сладкая истома проняла всё тело Асена. Расставшийся с терзаниями и волнениями Асен незаметно уснул.

Кирил Христов
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы