Ты теперь просветлённее лучших из бодхисаттв - да пошли их всех, не надо тебя спасать, обнимать, жалеть, а потом на костях плясать - ну подумаешь, был, заменял собой смысл жизни. Ты же рейнджер, ты круче Зены, почти джедай, что в тебе не хватало, того он не смог бы дать, вот казалось - умеешь справляться, бороться, ждать, а надрежешь запястье - и нежность густая брызнет. И зачем тебе эти нервы, какой резон - жизнь не поле боя, а странный несвязный сон, в нём отмерено каждому столько пустых часов, сколько тело способно выдержать расставаний. Через пару лет и не вспомнишь его лицо: вроде кто-то пробил насквозь, закрутил в кольцо, а потом оставил десяток-другой рубцов - заживёт до чьей-нибудь свадьбы, не хнычь, вставай же.
...А какой невозможный, медовый вокруг июль - в нём твердеют смолой все несказанные «люблю», все нежданные встречи, ненайденный твой приют - приложи это лето к сердцу, как подорожник. Свет - не свет, а нагретый персик, фруктовый сок, капли падают вверх на небесное колесо, сквозь зелёный шатёр рассыпаются, как песок, чтоб на коже застыть небрежно и осторожно. Передумай все мысли, скомкай и отпусти - жизнь уже идёт, и пора её навестить, пусть не сразу, но ты поймёшь: на твоём пути слишком много осколков заезженной старой темы. И однажды вдруг задолбает такой сюжет - ты замрёшь, наконец, на немыслимом вираже и доложишь морзянкой усталой своей душе:
«Не проблема, Хьюстон.
У нас с тобой нет проблемы».