Олень пребывал в невероятной растерянности. Марина, вроде бы влюбленная в него, отказывалась звать его к себе домой, объясняя это тем, что живет не одна, а с девушкой. «Мы давно живем вместе и уже сильно устали друг от друга», – говорила она, не вдаваясь в лишние подробности. Иногда она долго жаловалась Оленю на свою подругу, рыдала в трубку, объясняя, какое чудовище рядом с ней, как оно изводит ее, не дает спокойно жить и доводит до белого каления. Она уже думает куда-нибудь отселиться, и тогда писательница и поэт смогут встретиться в ее новом убежище.
Чем больше она рассказывала, тем более странно себя чувствовал Олень. Что-то не сходилось в ее рассказах, портрет не складывался. Что ее девушку зовут Соня, он узнал только неделю назад. Ни фотографии девушки нет, ни звука ее голоса в квартире, хотя они с Мариной говорили по часу и больше. Словно там вообще никого нет. Марина говорила, что девушка все время работает за компьютером, а в остальное время смотрит телевизор. Аккаунта в сети у нее нет – работа засекреченная, Соня должна шифроваться.
Наконец Олень не выдержал всей этой загадочности и после очередного короткого и нервного свидания («Нужно бежать домой, девушка что-то заподозрит») решил проследить за Мариной. Сумеречная охотница за словами спешила, и за ней приходилось почти бежать. Он старался не терять из виду ее оливковую куртку и салатовую спортивную шапочку, когда она, словно забыв про долгие годы курения, взлетала по лестнице перехода. Иногда она оглядывалась, и тогда приходилось прятаться за спинами других людей. Потом Марина сошла на своей станции, но вместо того, чтобы идти домой, еще целый час кружила по парку, слушая музыку и рассматривая снежинки. Олень невольно залюбовался ей; хотелось знать всё – и что она слушает сейчас, и на что смотрит. Вечный ребенок, она немного покачалась на качелях, глядя в небо, потом посидела неподвижно, словно решала что-то для себя – и сделала селфи.
Наконец она пошла домой, и Олень занервничал. Он не мог решить – то ли последовать за Мариной, то ли бежать прочь. Время мучительно замедлилось, а его мышцы напряглись, в них появилась тянущая боль. Он прятался за деревом, и когда писательница многозначительно кашлянула, он вздрогнул, словно его раскрыли.
Когда она вошла в подъезд, он в последний момент сумел задержать закрывающуюся дверь, потом притаился ненадолго и зашел внутрь. Дверь в квартиру Марины была приоткрыта, и он проскользнул в нее. Олень вспомнил, что писательница несколько раз жаловалась ему, что забывает запереть квартиру. Ему действительно повезло - она спешила ответить на телефонный звонок и забыла закрыть дверь. Ее голос раздавался из глубины квартиры, она говорила с кем-то на повышенных тонах. Он машинально снял кроссовки, находясь в измененном состоянии сознания от волнения, и как в кошмарном сне проник в комнату рядом с той, где находилась Марина.
Сначала ему показалось, что перед телевизором сидит человек, и он невольно отпрянул, приготовившись извиняться за вторжение, но тут же понял, что это манекен. Одетая в обтягивающую одежду искусственная девушка пустым взглядом смотрела на включенный экран с новостями первого канала. С ужасом Олень вспомнил, как раскрепощенная Марина рассказывала ему о занятии по сексуальному просвещению и о том, как она мечтает забрать домой возбуждающие ее силиконовые части женского тела со всеми анатомическими подробностями. На запястье манекена красовалась радужная фенечка, которую подарила писательнице его подруга.
Олень, дрожа всем телом, прислушался: хозяйка квартиры продолжала говорить по телефону. Его трясло от адреналина, спина страшно промокла в теплой куртке, но он боялся снять ее. Он стал разглядывать комнату, в которой находился – по всей видимости, это был кабинет Марины. Вся она производила тягостное впечатление. По стенам были развешаны картины и рисунки с изображением причудливых, искаженных мужчин и женщин в мрачных тонах. Их размытые лица словно стекали куда-то вниз, руки и ноги их казались неповоротливыми и тяжелыми. На полотнах застыли сцены убийств и изнасилований: одни лица изображали гримасу страдания, другие – гримасу дикого, исступленного наслаждения.
В террариуме ползали огромные тарантулы, в большом аквариуме копошились мадагаскарские тараканы, прячась в листьях; отдельный стеклянный вольер с подсветкой занимала семья маленьких серо-зеленых древесных аризонских скорпионов, карабкающихся по причудливо изогнутой коряге.
Он почувствовал в комнате траурно-томящий аромат духов – притягательный, но душный и экзотический. Бархатные черные шторы были раздвинуты, и их держали крепления в виде змей. На письменном столе красовалась подставка для ручек в виде черепа. Значительную часть стола занимала шахматная доска с фигурами, застывшими в замысловатой позиции, в ноутбуке была включена программа Chess Planet. Медленно, не чувствуя своих ног, Олень подошел к столу. Он вспомнил, как Марина, отказываясь сыграть с ним, говорила о том, что много лет не играла в шахматы и боится, что если проиграет ему, их отношения испортятся. Он открыл ее профиль, кликнул на статистику – каждый день у нее было 2-3 партии, она выигрывала их все. Рейтинг ее противников был серьезный.
На столе лежала тетрадь с надписью «Продажи книг». Он полистал ее. Марина каждый день записывала статистику, всё было аккуратно разлиновано и пронумеровано. Внизу каждой из таблиц она записывала идеи, как увеличить продажи: реклама в тематической группе, черный пиар, сайты, где разместить очередной отзыв на книги.
Он прислушался и понял, что она говорит с любовницей, выясняет отношения. Да сколько же их у нее? На столе лежал планнер, и он открыл его. Назывался он витиевато: «дневник любовной близости». Внутри было написано размашистым округлым почерком:
А. – окучивать
К. – охмурять
Ж. – игнорировать
Э. – игнорировать
О. – ждать
В. – помучить
Г. – помучить
Т. – подвесить
Л. – в утиль
Олень закрыл блокнот и застыл. Пальцы дрожали. Он невольно потянулся к крошечному единорогу и потрогал подушечкой пальца его измученную полимерную голову, пережившую столько путешествий, но тут же ему показалось, что фигурка упадет, и он убрал руку. Челюсти болели от напряжения, живот сводило судорогой. Со стены смотрела большая демоническая фотография Марины, взгляд ее говорил: «Ты в опасности. Немедленно покинь мою территорию». Стены начинали сдавливать его, вторя: «Ты здесь чужой. Убирайся. Уматывай». Враждебно смотрели с рисунков на стенах черно-белые графические животные – собаки, кошки, птицы, жуки и улитки, испещренные глазами и шипами, перетекающие в мебель и друг в друга, проколотые лестницами, окнами и дверями. Ему показалось, что они сейчас выйдут из рисунков, подойдут к нему вплотную, высосут из него жизнь – и он станет одним из существ, потерянных в пространстве и времени черно-белого мира, продырявленный клювом одной из птиц – без ног, без рук, без собственной воли.
От заветного ноутбука исходило равномерное гудение. Олень, как в трансе, посмотрел на экран, чувствуя, что его засасывает туда. Он хотел сесть за компьютер и прочитать куски романа, дневник, прочитать ее переписки – всё, до чего он смог бы дотянуться. Еще этого удивительного, пульсирующего радужного яда, еще этого странного наркотика по имени Марина, до последнего предела, до гниения, до распада, до смерти! Он горько заплакал, понимая, что загнал себя в ловушку, из которой ему не выбраться.
Марина продолжала говорить по телефону. Краем уха Олень уловил, что кому-то жалуются на него. Он расслышал, что он черствый и бессердечный. Потом разговор закончился, и послышалась жутковатая, резкая и мучительная, как нож по стеклу, музыка группы Coil – композиция «The first five minutes after violent death», заставившая его содрогнуться от ужаса.
Словно сомнамбула на крыше, не чувствующий опасности, он прошел на кухню и открыл холодильник. Все виды охлажденного мяса безмолвно смотрели на существо, нарушившее тишину скотобойни. Сырые отбивные и бифштексы, печень, заливной язык. Колбаса, ветчина, сосиски и сардельки лежали аккуратной поленницей, заняв целую полку. Отдельной трогательной стопочкой лежали консервы с тушеной олениной – все-таки Марина не смогла отказаться от символического удовольствия поглощения его собратьев. Олень с тоской подумал о многочисленных веганских роллах с фалафелем, которые его любимая женщина брала при нем в ресторане.
– Проголодался? – раздался ироничный зловещий вопрос над ухом. Марина подошла незаметно.
Олень отпрянул, чуть не опрокинув цветы на подоконнике. От его рывка из холодильника выпала колбаса и покатилась по полу. Он задумчиво проводил ее взглядом.
– Теперь ты знаешь, как я живу, и мне придется убить тебя, – улыбнулась Марина, и глаза ее блеснули, как лезвие ножа на солнце – словно она уже убивала, и не один раз. Но он видел – она не будет убивать его.
– Я хотел знать о тебе всё, – мертвенно побледнев, сказал парень тихим голосом тени из царства Аида. – И я узнал. Узнал больше, чем хотел.
Марина смотрела на него, одновременно веселясь и в бешенстве, в глазах ее мелькнула жалость, но тут же исчезла. Она отвела от него взгляд, подошла к окну и странным отстраненным взглядом стала смотреть на падающий снег. Олень медленно начал отступать к двери. Со стен холла на него смотрели, широко раскрыв глаза, оскаленные африканские маски. В закутке медленно ползали две черепашки, деля между собой салатный лист. Со стен наползал мрак, и даже за окном потемнело, словно собиралась метель. Часть его души мучительно хотела остаться с ней в ее странном, искаженном мире – если придется, в виде тени или скелета. Другая же часть хотела выйти за порог, чтобы морозный воздух отрезвил его, увел из сладкого морока опрокинутого мира, из страны чудес без тормозов, из смертоносного зазеркалья.
Он мучительно подыскивал слова, желая сказать ей так много, но слова не поддавались, они были тяжеловесными и лишними. Всё сказали квартира, комната, ее лицо. Он надел кроссовки и только сейчас обратил внимание, что пол в прихожей выложен черной и белой плиткой и напоминает шахматное поле. Олень еще раз взглянул в ее лицо - в этот момент она напомнила ему шахматного короля из ее романа.
– Значит, нет никакой Сони, – сказал он у двери.
– Какой же ты наивный. Ты просто еще не знаешь, что такое дно одиночества, – со слезами в голосе ответила Марина.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Подожди, – сказала она. – Не уходи.
Всё внутри него затрепетало. Она отошла от окна и приблизилась к нему. Он дернулся было к двери, но понял, что безумно хочет контакта – любого. Марина шла к нему замедленно, как во сне. Он подумал: так крадется кошка перед прыжком, когда ловит птицу в траве. А что у нее в руке – нож? Ему стало смешно и страшно. Он смеялся и плакал одновременно, не в силах прекратить истерику – казалось, эмоции сейчас разорвут его. Она подошла к нему, глядя в пол, словно обдумывала что-то, но внезапно с вызовом подняла голову, и на лице ее снова заиграла самоуверенная, лукавая, змеиная улыбка. Понимая, что он, возможно, видит ее в последний раз, он коснулся ее так, как любил касаться – положив ладонь ей на грудь, чуть ниже шеи, где всегда был шарфик. От этого ласкового жеста она вздрогнула, немного смутившись, но в тот же миг с некоторым усилием овладела собой. Сейчас она выглядела беззащитной и открытой, и по-детски выпятив нижнюю губу, тихо сказала:
– Обними меня.
Он подошел к ней, жадно вдыхая ее запах, горячо обнял и почувствовал, как она гладит его затылок. И только его охватила волна нежности, как он ощутил резкий укол в шею. Он вскрикнул и, прикоснувшись к месту укуса, с ужасом нащупал какое-то существо – это был серо-зеленый скорпион. Олень торопливо сбросил его на пол.
Марина заботливо подняла своего питомца и принялась целовать его и гладить.
– Не надо швырять моего любимца. Я сделала это, чтобы ты понял, что не нужно вторгаться туда, куда тебя не звали. Я хочу, чтобы ты запомнил этот день. Боль и зуд пройдут через пару часов, он неядовитый. Мы ему показали, да, малыш? – обратилась она к скорпиону.
Олень потрогал укус - на шее уже вздулась огромная шишка. Он развернулся и вышел, хотя пространство квартиры Марины словно магнитом держало его. И только выйдя на мороз, он наконец позволил себе улыбнуться. «Да, это совершенно в ее духе. И она никогда не изменится», – подумал он, с удовольствием вдыхая январский воздух.