Я многим наступал на грудь
и слышал,
как трещали рёбра.
Хотя и был по сути добрым.
Но у добра такая суть,
что злу не снилась в страшных снах.
Пусть курят демоны в сторонке,
когда мой внутренний ребёнок
вдруг речь заводит о цветах.
И гладит робко лепестки
и смотрит вдаль стеклянным взглядом
с ухмылкой нежного де Сада…
Но в этом взгляде тень тоски
и мрак глубинный,
и туман,
и хищный блеск не человечий…
А под рукой трепещет венчик
от предвкушенья новых ран.
Я не смогу ему помочь -
ни отпустить,
ни обезболить.
Не для того меня по полю
вела к нему слепая ночь.
Чтобы из тысячи цветов
избрать невинного страдальца
и объяснить ему на пальцах
свою фатальную любовь.
Нет, не взметнётся злой кинжал
над голубыми лепестками.
Я буду голыми руками
его лелеять -
без ножа…
Срывать волнующий нектар,
живую плоть давить в ладонях.
Он будет бредить сладкой болью
и ждать от неба новых кар.
Кроме единственной…
одной,
способной истинно калечить:
когда палач отринув венчик,
пойдёт терзать цветок другой,
сминать чужие лепестки
и сердца рвущуюся мякоть…
Расклад по сути одинаков -
всё те же пальцы…и тиски….
Но есть существенный нюанс…
У прежней жертвы меньше шансов
с иглы невидимой сорваться
и миновать урочный час.
Капкан тем крепче и страшней,
чем иллюзорней
и фантомней.
Цветы так вышколены болью,
что вновь и вновь стремятся к ней.
Какая горькая игра
единокровных антиподов.
Я столько душ карал свободой,
всегда желая им добра.
Лишь потому, что в прошлом сам
был сорван кем-то зло и странно.
И стал сплошной кровавой раной
в истёкших синью небесах.