Ты далеко, и свидеться с тобою нет надежды.
Вот почему, от слёз пролитых,
рукава моей одежды бывают влажны по ночам.
Аривара-но Нарихира
Ты с криком прыгнул в озеро. Ты гол.
"Как всё-таки приятно ободриться!
Подонки, что кричали "он боится
ославить императора!" умолкли.
При помощи таинственных торгов, -
не знаю, чем дошедшие - умом ли? -
друзья мои и преданные слуги
кого-то пригласили для того,
чтоб тот распространял дурные слухи,
мол, в армии главенствует бардак:
солдаты так глупы и дефективны,
что справиться с нехитрой дефензивой*,
пожалуй, не способны, как ни бейся;
что сам правитель - неуч, чья балда
не выдержав блокадной канители,
начнёт опять настаивать на мире.
Смешно о чём-то спорить и болтать,
когда ты гол и толком не намылен,
но мне - не представляю почему? -
такие рассуждения по нраву.
Прислуга императора отраву
мне жменями подбрасывала в воду.
Не раз густая струйка по челу
текла к губам, которые "изводят!"
сто раз произносили. Только щебет
способен породить: чем площе ум,
тем проще увидать его ущербность!
Ты, милая, молчишь, что хорошо.
И слушает вполуха, что привычно.
Твой ум не солидарен, он привинчен
к невзрачной полосе знакомой дали.
Сейчас, когда я сильно орошён,
я чувствую - меня заколдовали.
Недавно ты мне, помнится, сказала,
что чаще стены выгодней, чем шёлк
по части вынесения скандалов.
Наш бедный император так рогат!
Ох, знал бы он, что ты сошлась со штатским.
Приятно сознавать, что я составил
большую конкуренцию тирану.
Привыкший беспрестанно торговать
и всё инакомыслие таранить,
он знатно бы заохал, зная - с кем ты.
Твоё молчанье - хуже топора.
Я всё-таки страшусь внезапной смерти,
поэтому поймал две сотни крыс:
на них-то и испытываю пищу.
Ночами голова болит от писка,
но так; я не рискую, так - спокойней.
Хоть я не исключаю некий риск,
но всё-таки не рыпаюсь с поклоном
к величественным родичам. Не смею.
Я им неинтересен, точно рис,
который вдруг подсовывают змеям.
Какие мы счастливые вдали
от демона, который старше века.
В его до отвращенья вздутых венах -
не кровь освободителей - отрава.
Меня пыталась силою вдавить
в полит.систему мутная орава,
не отличая яда от лекарства.
Когда у нас попросят все долги,
мы, сетуя, не станем отрекаться.
Не стоит, дорогая, бить в набат -
не всё так драматично и ужасно.
Он может как-то издали ужалить,
но здесь я в безопасности: не тронет!
Я в детстве утверждал, что он - мой брат.
Мы часто говорили с ним о троне;
о том, когда мы вырастем, то станем
растить страну, которая могла б
заставить перенервничать все страны.
И солнце было больше, и трава
была, как мне казалось, много выше.
Сейчас, когда мы выросли, я выжат,
но гордо продолжаю путь распутства.
Для варвара народец наш - товар;
ему убить - как нам с тобой разуться,
хоть внутренне, родная, он - слабее.
Будь трижды проклят, милая, тот вар...
Но хватит непотребных оскорблений -
не хочется пятнать свой славный род.
Ничто не защищает от распада.
Сегодня строй империи разгадан,
как некогда строенье человека.
В бездействии виновен сам народ,
но сам народ, ища - а чем ответить? -
такое утвержденье отрицает.
Поэтому империя свой рот
враньём, как всем хотелось, и терзает".
"Он знает всё! Спросила: кто вам дал
все письма, адресованные мне лишь?" -
ты начал задыхаться, тело млеет,
но разум почему-то ей не верит.
"Хитёр, как оказалось, твой вандал! -
ты весь горишь, раскладывая веер. -
Вернись домой и плюнь подонку в рыло!" -
она даёт попить тебе (вода!),
а после шепчет: "Что я натворила?"
*оборонительная тактика в войне.