Смотря в глаза умЕршему потомку,
Подёрнутые лаконичной плёнкой
Непониманья и непоглощенья
Симптомов жизни и сердцебиенья –
Вдруг начинаешь резко понимать,
Что двадцать тысяч дней, тобой прожитых,
Неизмеримы, словно благодать,
Просеянная временем сквозь сито
Твоих печалей и твоих событий.
Твоих, твоих, а не кого другого
Хотя бы из того же Часослова,
Протёртого до дыр на песнопеньях,
На ежедневных чтотовосхваленьях –
Ты был, ты есть, ты голубел на крыше,
А тот, другой, не видит и не слышит,
И никому на свете не дано
Смахнуть с него посмертное руно.
Мне откровенно жаль тебя, потомок!
Я стар и сед, наплавался у кромок
И на просторах моря жития,
Но я живу, а где же жизнь твоя?
Я всё познал, всё выпил, всё проехал,
Всё отлюбил со смехом и без смеха,
Подошвы ног толсты, шероховаты
И синева в глазах голубовата,
И отражает солнечный прибой,
И я бы мог отдать тебе без боли
Лет десять жизни и три пуда соли,
Не нужных мне в обители земной…
Слова, слова… помятые, пустые
Для глаз, что отсмотрели и остыли,
И можно закрывать монетой-центом
Бессмысленность и суету момента,
А время равнодушно поскорбит
В провалах полукружия орбит…
Потомок из невольного уюта,
Ты близок мне по роду и по сути,
Но ты недоглотал, а я все зубы
Уже сточил о бронзовые трубы
И в землю лечь мне вроде бы пустяк,
Да белизну твоих нестойких тапок
Песком или суглинком не заляпать,
И бесполезен мой душевный шаг…
«»»»»»»»»»»»»»