От звона бранного и стона
Дрожала изверга корона.
Улан, в каре построенных, ряды –
Всё видели бельгийские сады.
Но! Не помогли ни опыт прошлых битв,
Ни тихий шёпот утренних молитв,
Ни тайные старания души,
Ни помощь опоздавшего Груши.
Наивный, торопил свои войска,
И так казалось, что уже близка
Была его последняя победа.
Расставили уланов до обеда.
Коварный Блюхер, огибая склоны,
На Ватерлоо повернул колонны,
Усилив ослабевших гренадер.
Прусак-фельдмарашал – выскочка, позёр,
Но! О, несчастье – в первом же бою
Он честь и шпагу растерял свою.
И вот он, случай, в этот славный час
Отдать «Вперёд!» торжественный приказ!
Но! Не верил в славу верный маршал Ней,
Былых сражений редкий чародей.
И не его ли восхищали драки?
Войска его, как верные собаки,
Рвались с поводьев, брызгая слюной,
И продолжался сумасшедший бой.
Но оскудевший отставал обоз,
И на солдат уж не смотреть без слёз:
Голодные французские войска,
Лишенные солдатского пайка,
Да и гвардейцы - тоже не вояки,
Хоть преданные были забияки.
Гвардейцы славные, с вершины Мон-Сен-Жана,
Ваши ряды сомкнутся без изъяна.
И император в центре – Бонапарт.
В его глазах и смелость, и азарт.
Вдруг оживился лагерь англичан:
Дробь рассыпал военный барабан,
И отбивать союзников атаки
Уже нет сил, устали и прусаки.
О, современник, слушай, напиши,
Что ждали от фельдмаршала Груши
Его подмоги, новых свежих сил,
Картечи свист и радовал и злил…
Но крутится фортуны колесо,
И все победы – как вода в песок.
Герои битв потомками забыты,
Тела их бренные в чужой земле зарыты.
И стёрты с плит могильных имена.
О, Франция! Республика! Страна!
Всё кончено, пора в пустой Париж,
Где ждёт позор, и в отреченье тишь.
Теперь, с прошедших времени вершин,
Он смотрит на тебя – ещё твой сын.
На острове живёт святой Елены,
Химеры в голове ещё не тленны,
Теснятся в тайниках больной души…
Ты, милый современник, напиши,
Как здесь, о скалы бьющая, волна
Будила от полуденного сна,
А верховенство нового закона
Его лишала не покоя, больше – трона!
Ведь здесь живя, его он не имел.
Он здесь, на этом острове, старел.
И только игры в шахматы могли
Чуть грусть смягчить в отчаянные дни.
И лишь прислуги маленькая дочь
Старалась в одиночестве помочь.
Её глаза волшебные горели –
Наивные на солнце акварели
Открытых, но неопытных картин,
Под цвет младых и неокрепших вин.
Она росла таинственным ростком.
Он любовался, наблюдал тайком.
Кого она ему напоминала,
Когда по-детски в куколки играла?