Тур Канн. Революционер с Сириуса.
Часть 1-я. Комета.
Этот свой фантастический и мета-исторический роман я задумал где-то в 1965 или в 1966 году, когда мне было 14 лет. А записывать стал, скорее всего, уже после моего 2-го побега из дома (май 1966).
Мой 1-й побег из дома (ноябрь 1965) сопровождался явлением исключительно яркой кометы Икэя — Сэки, одной из ярчайших комет тысячелетия. Её иногда можно было видеть даже солнечным днём. И о ней тогда очень много говорили и писали.
Я помню, что какую-то комету — совершенно чёткую, ярко-белую, классическую комету, с ярким большим хвостом — я в подростковом или юношеском возрасте видел три или четыре вечера подряд. И для этого я — по совету отца — выходил на набережную Невы. Скорее всего, это и была именно она.
С явления кометы и начинался мой роман в его самых первых набросках. И, в определённом смысле, именно Комета — и является главной героиней этого моего литературного труда — труда, как волнового процесса, который продолжается до сих пор…
И, в принципе, может продолжаться до бесконечности.
Писал я этот свой едва ли не самый первый крупный литературный труд (который уже тогда имел задатки стать шедевром), в основном, в нашем домашнем туалете, который находился в общем соседском коридоре, вне квартиры. Писал тайком от родителей, параллельно со своим дневником (который я частично зашифровывал простеньким цифровым шифром). Писал маленькой шариковой ручкой, чёрной пахучей пастой...
До сих пор помню запах этой пасты, немного похожий на запах гуталина, но более тонкий. Шариковые ручки тогда только-только стали входить в употребление, и в школе ими писать ещё не разрешали, только чернильными авторучками (и у этих синих школьных чернил тоже был свой великолепный запах, который я помню до сих пор).
Писал в каком-то потрёпанном блокноте, с разными другими своими записями, и на каких-то отдельных обрывках бумаги — даже на кусках тёмной тетрадной обложки. Такой неаккуратности в письме я себе позже никогда не позволял…
Ох, помню я эти несчастные, неровные обрывки, с затёртыми, шелушащимися краями!..
И тут я тоже усматриваю одно из свидетельств того, что писал я эту вещь, действительно, по какому-то совершенно особому вдохновению. Ну, и при этом, отмечу ещё раз, сугубо втайне от родителей — по твёрдому мнению которых в то время, писать я должен был только то, что мне задавали писать в школе.
Но от того, что нам задавали писать в школе — меня тошнило...
Да и моя общая литературная творческая неопытность была здесь, конечно, ещё налицо. Налицо и чисто в техническом смысле — иначе с самого начала я использовал бы какой-нибудь удобный крепкий блокнот, или какую-нибудь записную книжку в достаточно твёрдой обложке, которые в более позднем возрасте я уже стал запасать впрок, регулярно выбирая в канцтоварах что-нибудь самое симпатичное, куда просто непременно хотелось что-нибудь вписать.
Роман остался незаконченным. Собственно, в основном были только разрозненные наброски. И огромное количество ярких воображаемых картин — большинство из которых я так и не успел тогда запечатлеть. Даже в набросках...
Если когда-нибудь отыщутся мои старые литературные архивы 1960-70-х годов — хотя бы часть их точно была когда-то в архивах КГБ/ФСБ, в моём деле — то там должны находиться и эти мои детские наброски. Хотя бы какая-то их часть...
У меня было, кажется, несколько разных версий названия моего романа. Были там, сколько смутно могу припомнить, и какие-то очень романтические варианты, и очень символические, и очень многозначительные, как мне тогда казалось. Кажется, был и вариант названия с кометой.
Как-то это перекликалось и с названиями других моих литературных сочинений, и с рабочими или условными названиями других моих замыслов...
Но в памяти сохранилось лишь одно, сугубо рабочее, название этого моего ещё, действительно, почти детского литературного труда — просто по имени моего героя…
Моего литературного героя, которого звали — и очень звучно, и очень мужественно, и с большим смыслом — как мне казалось:
Тур Канн...
+ + +
Сюжет романа, сколько могу вспомнить, был примерно такой…
Мой главный герой — которого звали Тур Канн — инопланетянин с планеты у звезды Сириус.
Названия его планеты уже не могу вспомнить совершенно наверняка. Но этот мой роман должен был являться некоторым закономерным продолжением ещё более раннего моего не написанного фантастического романа «Тайна метеорита Сирасколья-12», где «Сирасколья» — это была обитаемая подобными землянам гуманоидами планета именно у звезды Сириус (а земляне приняли космический корабль оттуда за метеорит). И будет, как мне кажется, законным и правильным назвать его родную планету именем Сирасколья.
Мне до сих пор удивительно ласкает слух это имя…
Сирокко?.. Сиракузы?.. Раскол?.. Раскольников?..
Хотя название того романа было, конечно, очень детским и довольно корявым по смыслу. Надеюсь, о нём ещё будет сказано особо…
И ещё — этим именем я хочу увековечить память моего школьного друга: именно он и произнёс впервые это странное имя — когда мы говорили с ним о фантастике, о Космосе, и, в том числе, о Сириусе…
И Сирасколья у меня навсегда связалась с Сириусом…
Итак, планета Сирасколья у звезды Сириус и обитавший на ней, мой герой-инопланетянин, Тур Канн...
…
Жители Сираскольи были вполне себе натуральнейшие гуманоиды, совершенно подобные землянам (хотя Сириус, конечно, очень отличается от Солнца). И своего героя я воображал и представлял себе — примерно, конечно — как представителя белой европеоидной расы, какой-нибудь северной её ветви, без каких-то инопланетных расовых особенностей, мало вообще задумываясь о его внешности.
Был он у меня — примерно так — высокий, сильный, стройный, широкоплечий блондин или шатен (возможно, с уже очень ранней сединой). Возможно, со шрамами на теле — как следствиями и свидетельствами тех передряг, через которые он уже успел пройти. Глаза — скорее серые. Молодой, но уже не зелёный юноша. Впрочем, он у меня как-то и не старел на протяжении, вроде бы, многих десятков лет…
Конечно, он был у меня исключительно честен, очень умён, чрезвычайно начитан, погружён с головой во все науки. С огромной волей, в высшей степени целеустремлённый. И с огромным чувством социальной справедливости и ненавистью ко всякому насилию и всякому унижению человека.
Он непрерывно и усиленно занимался самообразованием — хотя для спокойного чтения книг далеко не всегда у него были подходящие условия. Но он пользовался каждой возможностью — чтобы приобрести знания. И далеко не только книжные...
При всей своей молодости — он уже успел приобрести самую широкую специализацию исследователя Космоса — и теоретически, и имея уже немалые практические навыки.
И при этом — он был революционером.
И как революционер — он имел прекрасное знание революционной теории, а также знания и навыки военного дела, конспирации, подпольной и партизанской борьбы.
Из какой он был семьи? Очень мало об этом тогда задумывался. Но вроде, не из буржуазной…
А точнее — у него как бы вообще не было ни родной семьи, ни родителей…
Возможно, он действительно был из какого-то сиротского дома...
И он как бы с самого начала был обречён у меня быть одиночкой, изгоем и отшельником...
…
На его планете Сирасколье, вполне подобной Земле, было, во времена моего героя, что-то вроде капитализма в последней стадии, что-то вроде всё охватывающего, транс-национального и транс-континентального финансово-империалистического глобализма. И с сильными фашизоидными тенденциями…
Да, если и не фашизм — то что-то очень близкое к этому…
А что должен делать умный и честный человек — если знает, что живёт при капитализме и при фашизме?..
Ясное дело, должен становиться революционером.
Техника во времена его детства и юности — уже очень развита. Также — и средства военного и полицейского контроля. В Космос они уже давно летают, и достаточно далеко, даже за пределы своей звёздной системы. Есть уже и инопланетные колонии — но всех очень жёстко контролирует метрополия. О какой-то реальной самостоятельности и свободе где бы то ни было — можно было только мечтать...
Мой герой, Тур Канн — молодой, убеждённый и самоотверженный революционер-социалист, член подпольной революционной организации, примерно вроде большевистской (с оттенком народничества), которая борется за свержение капитализма и за установление на планете (и в её инопланетных колониях), последовательно, социализма и коммунизма — справедливого общества всеобщей солидарности, товарищества и братства, без всякого унижения и насилия человека над человеком.
Но бороться за эти социальные идеалы — приходится в обстановке тотальной слежки спецслужб и жесточайшего полицейского террора...
Однажды его чуть было не арестовала полиция, во время жёсткой и стремительной облавы, со стрельбой и взрывами, на какой-то тайной конспиративной квартире, или явке, в огромном, полупустом, полу-заброшенном доме, с таинственными чердаками и подвалами. Ему угрожал не только арест — но и расстрел на месте за вооружённое сопротивление...
Но — его спасла какая-то незнакомая девушка, красивая блондинка, вооружённая револьвером (мой герой, почему-то, на всю жизнь запомнил её «тонкий палец на спусковом крючке»; как и я вместе с ним). Да, вооружённая не каким-нибудь инопланетным «бластером» — а именно барабанным револьвером, вроде нагана...
(Образ девушки с револьвером — ещё сыграет огромную роль в моём дальнейшем литературном творчестве... И, кажется, поначалу я представлял себе, как эта девушка — ещё девчонка лет 14-и, как я — врывается в наш класс...)
Очень хорошо представлял себе эту внезапную сцену, когда они впервые увидели друг друга… Её глаза...
Ну, и между ними сразу же, с первого взгляда друг на друга, возникает сильное взаимное чувство, чистое и романтическое. Сначала — даже больше товарищеское и дружеское, чем какое-то любовное...
Она тоже была из параллельной революционной организации — но как бы более «эсеровского» толка, с несколько более террористическим уклоном. Это соответствовало и её темпераментному характеру. Подобных подпольных организаций и групп, также и как бы анархистского толка, было на их планете довольно много. Но они были сильно разрознены и разобщены — и далеко не всегда по своей воле...
При встречах вдвоём, и в присутствии товарищей, они часто очень горячо спорили по вопросам революционной теории, стратегии и тактики. И моему герою — хотя и с очень большим трудом — но всё более удавалось убеждать её в большей правоте именно его идеологических позиций, его и его партии — которая делала главный упор на всестороннее самообразование, на достижение каждым сознательным революционным борцом высочайшего интеллектуального и культурного уровня, и на дальнейшую работу с самыми широкими трудящимися массами, хотя это и было очень не просто в той политической обстановке.
Правительственные силы преследовали революционеров жестоко и беспощадно — публичные казни и расстрелы на месте социалистов всех партий были, в масштабах планеты, почти повседневным явлением — хотя те прибегали к террору очень редко, только в самых крайних случаях, убивая лишь самых отъявленных тиранов-истязателей и фашизоидов-насильников (даже и «эсеры», и «анархисты»).
Случались и почти стихийные народные выступления — даже восстания — но они быстро и беспощадно подавлялись...
Вести революционную работу становилось всё труднее и труднее...
Моего героя также очень сильно и неотступно искали и преследовали за его революционную деятельность. Не один раз он был уже на волосок — и от ареста, и от смерти. И не только на волосок — но успел побывать и в заключении — но бежал. Бывал и ранен. Скрывался и в городском подполье — и среди лесных партизан. И в горах, и в пещерах, и в различных огромных подземельях, которых было много на их планете…
Но правительственные охранные гестапо-подобные силы доставали их и из-под земли...
Ему уже вообще почти невозможно было оставаться на его планете...
И в его организации было решено — воспользовавшись подходящим удобным случаем — отправить его в далёкую и долгую межзвёздную космическую экспедицию (у него была для этого необходимая научная и техническая подготовка).
Экспедиция эта была, практически, почти нелегальной. И она была организована — максимально конспиративно, и под удобным прикрытием — несколькими союзными революционными партиями. С целью — отыскания новых неизвестных планет, пригодных для обитания, и — для организации на них коммунистических поселений и боевых революционных баз.
Необходимо было — во что бы то ни стало выйти из-под контроля империалистической метрополии...
И эта их экспедиция — как было и продумано, и просчитано, и запланировано — как раз направлялась к нашему Солнцу...
…
Ходила (и среди космонавтов, и среди революционеров) уже почти легенда о том, что один крупный учёный и бесстрашный исследователь Космоса, сочувствовавший социалистам, каким-то образом успел узнать нечто совершенно необычное и чрезвычайно важное относительно неизвестной гуманоидной цивилизации на одной из ещё неизвестных на Сирасколье планет. И, умирая, уже когда он не мог говорить — уже теряя последние силы — он успел указать на звёздной карте на ещё совершенно неисследованную и не привлекавшую ранее ничьего внимания звезду — которая и была Солнцем...
Тур Канн и его девушка очень не хотели расставаться друг с другом. Но она по каким-то причинам не могла с ним лететь — она была очень нужна на Сирасколье. А ему нельзя было оставаться на планете — под угрозой неминуемого ареста, жесточайших пыток и почти неминуемой казни. И она очень уговаривала его лететь с этой экспедицией, хотя это тоже было по-своему рискованно.
Он ещё колебался с окончательным решением насчёт этого полёта. Но тут вдруг пришло внезапное и страшное известие, что его девушка и её товарищи попали в полицейскую засаду, и вся их боевая группа была уничтожена...
Это известие решило его судьбу. Он твёрдо решил лететь...
Ещё на выходе за пределы их звёздной системы, их отважный звездолёт был атакован мощным боевым крейсером правительственных космических сил. Корабль революционеров-исследователей чудом не погиб — но, всё-таки, смог создать вокруг себя маскировочное облако, совершить очень смелый и неожиданный манёвр — и уйти от преследователей, и продолжить свой полёт, не смотря на сильные повреждения...
Среди экипажа были и погибшие, и тяжело раненые...
Пути назад для оставшихся в живых практически не было — и решено было, не смотря ни на что, продолжать начатую экспедицию — продолжать лететь к Солнцу — хотя шансов вернуться оттуда, из района Солнечной системы, назад к родной планете у них уже было очень и очень мало.
В Солнечной системе, при исследовании её различных планет и астероидов, при разных трагических обстоятельствах, и из-за повреждений корабля, погибли почти все остававшиеся в живых участники экспедиции. В живых остались лишь двое, Тур Канн и его друг...
Их звездолёт потерпел окончательную аварию — и с огромным трудом совершил посадку на нашей планете Земля. Но при посадке погиб друг моего героя...
Тур Канн остался в живых один…
…
Он — почти чудом — приземлился в Северной Америке, недалеко от её северо-восточного побережья. На Земле в то время был 14-й век...
Тур Канн оказался среди индейцев, которые ещё ни разу не видели белых европейцев. Но они сохранили смутные предания о викингах, которые когда-то, несколько веков назад, приплывали к их берегам на своих больших ладьях с головами драконов и были вооружены огромными ножами. Ножи эти были из необыкновенного тягучего камня, подобного тем, что чрезвычайно редко падали на землю с неба, и индейцы их находили — из вещества, подобного веществу метеоритов.
Племя, которое оказало гостеприимство звёздному страннику, находилось в тот момент в очень критическом положении: в войне с соседними агрессивными племенами погибли почти все молодые и здоровые воины-мужчины, и почти все вожди. А на их звёздного гостя они смотрели как на Посланца Неба, как на посланного им свыше Спасителя.
Тур Канн почти поневоле стал вождём этого племени и возглавил сопротивление жестоким захватчикам. Военные действия он вёл очень толково и успешно, и с большим полководческим талантом. Никакого огнестрельного оружия при этом он принципиально не использовал, хотя активно применял разные необычные военные хитрости и различные технические приёмы.
Его горячо полюбила дочка погибшего верховного вождя, стройная юная красавица с медно-бронзовым цветом кожи и с прекрасными длинными волосами цвета воронова крыла, которая после смерти отца была вынуждена взять на себя тяжёлое бремя власти и руководства в племени, при явном и тайном недовольстве некоторых старейшин и других недоброжелателей.
И он женился на ней. И оба успели испытать счастье и глубокое взаимопонимание в этом их брачном союзе.
Он успел много рассказать ей о свой родной планете и о своей жизни на ней. Его юная супруга воспринимала его рассказы как что-то совершенно волшебное и запредельное для неё. Хотя сердцем она его глубоко и очень тонко понимала. И понимала, насколько он должен был чувствовать себя одиноким в другом мире, у другого Солнца и на другой планете, и среди людей из совершенно другого для него мира — мира почти сплошных, диких и почти необитаемых лесов...
Её пыталась отравить и убить завистница, подстрекаемая некоторыми старейшинами-заговорщиками. Она очень сильно болела, и Тур Канн с большим трудом смог её вылечить, с помощью одной очень старой шаманки-знахарки, лесной отшельницы...
Но — вскоре после почти чудесного выздоровления — его любимая жена и подруга погибла во время внезапного вражеского набега, и она умерла у него на руках…
Жизнь опостылела моему герою.
Радиосвязь с его родной планетой, с остававшимися на ней товарищами, также была им давно потеряна…
…
В это время к их суровым скалистым берегам опять приплывают — то ли норманны-викинги из Исландии или Гренландии, то ли ещё какие-то морские бродяги-разбойники из Северной Европы. Быть может, из Ирландии. Или из Скандинавии. Или даже с берегов Балтийского моря...
После нескольких невольных вооружённых стычек, Тур Канн смог установить с ними достаточно мирные и благожелательные отношения. У него была замечательная способность к языкам. И он стал тщательно их расспрашивать о землях и народах по ту сторону Атлантического океана.
С его индейцами к этому времени у него сложились довольно трудные и напряжённые отношения. Он был для них, всё-таки, слишком странный и чужой, с его жутким космическим кораблём, застрявшим где-то в скалах и буреломах, куда они и близко боялись подходить. И в его военной помощи они к тому времени, благодаря ему же, уже особенно не нуждались.
И Тур Канн, вместе с этими бродягами-викингами, отплыл на их ладье в Европу…
…
Я очень смутно припоминаю, что в одном из более поздних вариантов этой моей фантастической и романтической саги мой герой, в дальнейшем, каким-то образом доплывал и до берегов Балтики, и даже до берегов Невы…
Возможно, что ему довелось проплыть и по «пути из варяг в греки», и — ещё дальше, ещё южнее… И очень многое увидеть!..
Но, боюсь, что тут у меня уже слишком накладываются мои ещё более поздние сюжеты…
Но факт, что в жизни моего героя произошёл чрезвычайно радикальный поворот.
Или — переворот…
…
В общем, случилось так, что он оказался в средневековой Англии. Осел там, стал простым земледельцем... И — будто забыл обо всём своём прошлом, кто он и откуда. Будто заснул. Какое-то время вёл обычную жизнь одинокого крестьянина, не привлекая особенно ничьего внимания.
Будто выпил какой-то эликсир забвения…
Возможно, здесь повлияла страшная эпидемия чумы, «чёрной смерти», поразившая в то время всю Европу, и Англию в том числе. Тур Канн также был поражён этой страшной болезнью, был долго без всякого сознания и почти мёртв. Ожил чудом. И — возможно тогда и потерял всю память…
И продолжал пахать землю...
Но — началось восстание Уота Тайлера (1381 год), и Тур Канн принял в нём активное участие. Несколько раз вместе с другими восставшими штурмовал замок местного феодала — местного жестокого тирана, какого-то барона (или графа), всеми ненавидимого…
Я помню, как у меня начинался, на одном из листков, этот эпизод, один из самых ранних, мною задуманных:
«Нападение повторилось. Замок уже горел… Ожесточение и нападавших, и осаждённых всё более возрастало…»
Примерно, кажется, так...
Что-то про язычников, про факелы, про ведьм…
Арбалеты… Меткие лучники… Боевые топоры…
«Чёрная стрела» Стивенсона тут, конечно, повлияла. И «Айвенго» Вальтера Скотта. И прекрасная детская книга «Джек-Соломинка» Зинаиды Шишовой, про одного из руководителей этого восстания Джека Строу...
И что-то там было у меня про штурмовые лестницы… Штурмовые лестницы фигурируют и в других моих вещах (даже что-то было во снах)…
Кажется, окончательно взять замок восставшим так и не удалось — и больше из-за разногласий в их собственных рядах, как это бывает слишком часто...
Затем, восстание было разгромлено, и подавлено феодалами с огромной жестокостью. Огромная часть Англии покрылась виселицами. Восставшим крестьянам и ремесленникам, и их лидерам, рубили головы, их четвертовали и жгли на кострах...
Тур Канн потерял всех своих товарищей, сам чудом избежав гибели...
Погибла и его любимая девушка, светло-русая англичанка с большими печальными серыми глазами, которая пела ему у жарко горящего камина из дикого камня, тёмными и холодными, сырыми вечерами, английские народные баллады (я вспоминал «Зелёные рукава»). Она тоже умерла у него на руках…
Он опять, в который раз, остался совершенно один…
…
И тут — он будто проснулся. Личина английского крестьянина-земледельца спал с него, как древесная кора. И он вспомнил обо всём своём прошлом: о своей родной планете, о своей революционной молодости, о космической экспедиции к Солнцу, о дикой лесной Америке, об индейцах…
С огромным трудом, через многие приключения и злоключения — через Шотландию, через Фарерские острова, через Исландию и Гренландию — он снова добрался до берегов тогдашней Канады (или немногим южнее), до своих индейцев…
Те его помнили, ждали, чтили — выросло новое поколение, и он уже стал для них светлой легендой. И приняли его очень хорошо и тепло. Его даже называли Восходящим Солнцем (ведь он приплыл в этот раз с Востока!), и испытывали к нему почти религиозные чувства. Скорее, даже просто религиозные.
Он успел много сделать для мирного обустройства их жизни, научил многим важным вещам. Стал почти мифологическим «культурным героем». Примерно, как Миклухо-Маклай у папуасов на Новой Гвинее, пять столетий спустя, где до сих пор существует память о нём и его религиозный культ…
Тур Канн уже почти не надеялся, что когда-нибудь вернётся на свою родную планету...
Его звездолёт стоял среди глухой лесной чащи, среди диких скал и старых буреломов, от его тогдашней посадки, в очень труднодоступном месте, и индейцы избегали там появляться.
Он же, время от времени, навещал свой корабль и пытался его отремонтировать и сделать вновь способным к космическим полётам — так как, всё же, была такая, хоть и очень небольшая, возможность. И ему — после долгих усилий — кажется, уже почти это удалось...
А также — он тщетно пытался установить радиосвязь со своей планетой или с одной из её космических колоний.
Заодно, пользуясь уцелевшей техникой корабля, он вёл различные астрономические наблюдения и исследования…
Знакомился с Солнцем, с Луной, со всеми планетами Солнечной системы и их спутниками, с поясом астероидов между Марсом и Юпитером...
…
И вот, в один прекрасный день, он вдруг обнаружил, что прямо к Земле — к планете, которая стала для него родной и близкой — на которой он уже столько всего пережил, и потерял на ней столько близких и родных людей — приближается какая-то очень странная комета…
Он произвёл необходимые расчеты — и понял, что столкновение этой кометы с Землёй неизбежно, и что оно должно иметь совершенно катастрофические для Земли последствия, вплоть до уничтожения на ней всего живого…
Комету можно было уничтожить! Если суметь — в ручном управлении — направить его корабль прямо в её ядро…
И если, конечно, его корабль сможет взлететь…
О, это проклятье гравитации!.. Проклятие «чёрных дыр»!..
Тур Канн спешно закончил уже самый-самый последний ремонт своего корабля и самые необходимые для полёта приготовления…
Он чувствовал свой звёздный корабль — как живое и разумное существо! Чувствовал и понимал его душу. И чувствовал — что он не подведёт его в этот важнейший и труднейший час! Что он взлетит!..
И медлить было нельзя...
И он — взлетел!..
…
С описания этого критического момента полёта к комете — и начинался мой роман (я помню эти свои наброски на куске тёмно-зелёной тетрадной обложки, в туалете). Я представлял себе этот момент очень ярко...
Мой герой — в головном украшении, из больших орлиных перьев, индейского вождя — сидит в рубке своего корабля. Своего потерпевшего страшного аварию, и не одну, и страшно израненного — но вновь взлетевшего, звездолёта. Сидит в кресле старшего пилота, за огромным пультом управления...
И — перед огромным широким экраном, на котором он видит эту комету...
Наблюдает за ней — и, почти автоматически, с помощью своей техники, производит уже самые последние необходимые математические и навигационные расчёты…
(Слова «компьютер» тогда, в середине 1960-х, я ещё и близко не знал, и не мог знать — но уже, примерно, знал, что такое ЭВМ...)
Я помню первую фразу, которой начинался мой фантастический роман:
«Огненно-рыжеголовая красавица, восхитительно играя своим огромным нежно-лиловым хвостом, медленно ползла, среди бесчисленных неподвижных звёзд, в нижний левый угол экрана…»
Примерно так…
Сверкающее смертоносное ядро кометы, и мысли о предстоящем столкновении с ним, напомнили ему взрыв сверхновой звезды Еркелы (помню это придуманное мною название), который он, вместе со всей своей планетой, наблюдал когда-то в детстве на большом телеэкране. И это грандиозное космическое зрелище тогда произвело на него такое впечатление — что он едва не упал со стула…
Описанию этого взрыва «сверхновой» — как я его себе тогда представлял, я тоже тогда посвятил довольно много времени. Хотя про «сверхновые» я тогда знал очень немного — но чем-то они меня страшно привлекали!..
И про Большой Взрыв — я тогда ещё знал очень мало...
(До моего рассказа «Взрыв» было ещё почти 10 лет…)
…
Итак, он видел, что Земле грозит скорая и неминуемая гибель — если он не сможет сделать то, что задумал...
В живописном беспорядке на полу его космической рубки, среди деталей и принадлежностей высокоразвитой техногенной цивилизации, лежали (сколько помню): томагавк моего героя, сделанный им когда-то из крепкого стального молотка, боевой и охотничий нож с широким титановым лезвием (им он успел когда-то убить и волка, и медведя), лук со стрелами, снабжёнными прекрасными стальными и титановыми наконечниками, а также его индейский головной убор воина и вождя из орлиных перьев (или он был на нём, или это был какой-то второй убор — это я, кажется, тогда не успел твёрдо решить).
Ситуация была достаточно критической. Звездолёт удалось отремонтировать и привести в порядок ровно настолько — чтобы успеть и смочь долететь до этой кометы, врезаться в её ядро — взорваться вместе с ней в мощнейшем взрыве — и погибнуть вместе с ней...
И это был единственный способ спасти планету Земля и её людей…
Спасти — для их великого и прекрасного будущего, в котором он не сомневался...
…
Тур Канн вспоминал, как он простился со своим племенем...
Он объяснил своему народу, что к Земле приближается страшная звезда с огненным хвостом, чтобы полностью уничтожить и Землю, и всё живое на ней — и что он летит на своей огненной пироге навстречу этой смертоносной звезде, чтобы отвратить её полёт от Земли...
Назад он вернуться сейчас уже не сможет. И другого пути, чтобы спасти Землю и её обитателей, нет. Но когда-нибудь настанет день — и он снова вернётся к ним, чтобы быть со своим народом в самые трудные для него дни...
Он не знал, почему он дал своим индейцам это пророческое обещание вернуться. У него не было в этот момент чёткого представления о бессмертии — но оно было у них. И в этот момент в нём как бы говорила их вера…
Он не переставал вспоминать этот момент — и особую силу этого момента. Силу индейской шаманской народной веры...
И сила этой веры — он это чувствовал — сможет сделать так, что его корабль сможет взлететь!..
Взлететь — и долететь до своей последней и самой прекрасной цели!..
Комету уже не один день можно было видеть на ночном небе невооружённым глазом. А перед его отлётом — её уже можно было видеть и днём...
Индейцы звали её «Небесная Лиса», или «Огненная Лиса»…
Его проводили с рыданиями. Но у него уже не было времени на долгие прощания…
…
Бегом — местами сквозь бурелом — он добежал до своего звездолёта. Смог завести двигатель — хотя надежда, что это удастся, была очень невелика. Но это — получилось!..
Он смог поднять и вывести свой корабль в открытый Космос…
Горючего и запаса прочности корабля было едва-едва настолько, чтобы долететь до кометы. И взрывного потенциала этого горючего вряд ли хватило бы, чтобы взорвать ядро этой невольной прекрасной убийцы…
Удивительно, удивительно, невозможно прекрасной!..
Или — её кто-то мог послать?..
Или — у неё мог быть собственный непонятный разум? Кем-то в неё вложенный?..
Или — глубоко правы его индейцы, считая её живым и разумным существом? Почти божественным — хотя и несущим смерть?..
Горючего для нужного взрыва было маловато. Но на звездолёте революционерами-космонавтами было предусмотрено взрывное устройство — на самый крайний случай, чтобы не сдаваться, в случае грозящего неминуемого захвата, вооружённым правительственным силам. И мощности этого заряда должно было хватить, чтобы комета перестала быть угрозой для Земли…
Лишь бы долететь!..
…
Тур Канн уже подлетал на огромной скорости к комете. Она уже занимала весь его экран…
Он уже прощался с жизнью. Думал о том, что он ещё может сделать в эти последние минуты…
Он сделал свою последнюю звукозапись в своём аудио дневнике — попрощался и с жителями своей родной Сираскольи, и с людьми Земли — и поместил его в прочнейшую аварийную капсулу, где уже находились некоторые важнейшие документы, которые он надеялся спасти — для будущих людей или иных разумных существ...
Что ещё можно сделать?..
Остаются какие-то считанные минуты...
И — повинуясь какому-то внезапному внутреннему импульсу — он в последний раз включил свой уже, вроде бы, совершенно явно бесполезный космический радиоприёмник…
Обычные космические шумы…
Как всегда...
Он умел различать пение звёзд…
И — какая-то новая, плохо различимая, космическая музыка…
Хотя — кажется, что это где-то совсем рядом…
Даже — как бы в нём самом...
Возможно, это поёт его комета?..
Он прислушался…
…
Да, эта музыка звучала и в открытом Космосе — и уже как бы в нём самом…
Будто в самом сердце...
Он вспомнил ритмическое шаманское пение своей индейской молодой жены, и мелодичные песни свой возлюбленной девушки англичанки…
Ему показалось, что он действительно слышит их пение… Их голоса…
Они — зовут его?.. Приветствуют его?..
Или это — к нему обращается комета?..
Комета — как бы в ответ на это его вопрошание — вдруг вспыхнула своим сверкающим ядром так, что он — на несколько секунд — почти ослеп!..
Потемнело в глазах...
Зазвенело в голове и в ушах…
В какую-то секунду ему показалось — что он теряет сознание...
…
И вдруг — он услышал из космического радиоэфира — не очень громкий, но достаточно чёткий женский голос!..
Да! И это был — знакомый женский голос, уже, казалось, почти совсем забытый! Это был голос той самой светловолосой девушки, его возлюбленной, которую он когда-то был вынужден оставить на родной планете. И которая ведь — как он твёрдо знал — погибла!.. Она звала его по имени!..
В какой-то момент ему показалось, или подумалось, что это — какая-то очень жестокая галлюцинация!..
Или — галлюцинация и сама комета? И вся история с ней?.. А, быть может, и вся его земная жизнь?..
Или вообще — жизнь, сознание и память — это форма галлюцинации, или наваждения, или сна?..
И он никогда не сможет понять — что есть истинная реальность?..
Всё пустое?.. Абсолютно пустое?..
Ему стало страшно...
Но он решительно включил передатчик, и — ему удалось выйти на связь!..
…
Да, это была действительно она! Девушка с его планеты. Его соратница по революционной борьбе и его первая большая любовь...
Она была на космическом корабле, посланном на поиски их пропавшей экспедиции цивилизацией победившего социализма. И они были совсем рядом!..
Они чудом обнаружили его корабль — и это только благодаря этой удивительной и странной комете — которую они, обнаружив, как и положено учёным, решили рассмотреть поближе и исследовать...
Они уже поняли, что эта комета может угрожать Земле — о которой они ещё не знали, что она обитаема такими же людьми, как они...
Они увидели его корабль — именно тот, который они искали — несущийся прямо к ядру кометы. Они услышали его голос! Они узнали его, они поняли, что это — Тур Канн! И они были в ужасе — поняв, что он сознательно готовится врезаться в комету!..
Он услышал снова этот знакомый и прекрасный голос — и это был крик!..
Она кричала:
«Что ты делаешь!.. Что ты делаешь!..»
Надо было успеть ответить...
Он предельно кратко и решительно, в самых немногих словах, объяснил им ситуацию: страшный смертельный риск от кометы для обитаемой людьми — такими же людьми как они, жители Сираскольи — планеты Земля, с которой он сейчас стартовал, и грозящую Земле космическую катастрофу...
Ему помогли решить эту задачу — направленным энергетическим ударом траектория кометы была изменена на безопасную...
Хотя — при этом произошло и что-то странное и непредвиденное, как бы какой-то сдвиг во времени и пространстве...
И вообще — сама реальность, как потом понял Тур Канн, будто бы физически изменилась…
И при этом — психологически изменились и жители Сираскольи...
…
Он встретил свою давнюю возлюбленную, встретил представителей своей, много лет назад покинутой им планеты…
Он узнал, что его девушка тогда чудом спаслась — она была тяжело ранена, но её спасли, и потом она долго скрывалась в горах, лесах и подземельях, в рядах партизанского отряда...
Но — в свою очередь — и все они, его товарищи на Сирасколье, тогда получили официальное правительственное сообщение, что их мятежный противозаконный экспедиционный космический корабль, где был Тур Канн — корабль, направлявшийся к Солнцу — был уничтожен правительственными силами...
Но она никогда не могла поверить, что он погиб! И вот, она — ценой огромных и многолетних усилий — настояла на организации экспедиции по их поиску…
На их планете уже произошла грандиозная революция, капиталистический строй был ликвидирован. И победил социализм, о котором они все мечтали — развитое научно-технологическое общество всеобщей гармонии и социальной справедливости…
Коммунизм планировался тогда — когда будут открыты новые обитаемые разумными существами планеты, вроде планеты Земля, у звезды по имени Солнце…
И вот оно — Солнце, и вот она — обитаемая настоящими живыми людьми планета Земля!..
Но не всё оказалось так просто...
…
Тур Канн вернулся на свою родную планету. Но то, что он там увидел, во что успел за какое-то время вникнуть, как-то не соответствовало тем идеалам социализма, за которые он и его старые товарищи когда-то боролись.
Да, внешне, формально, это был, как будто бы, социализм. И в школьных учебниках приводилось множество цитат из работ классиков революционной теории в подтверждение этого. Но во всём окружающем — был, как довольно скоро почувствовал Тур Канн, какой-то очень тонкий обман, какая-то очень тонкая и коварная подмена…
Он стал говорить об этом со своей любимой, которая спасла его уже дважды, и которая все эти годы продолжала его любить и помнить о нём, и думать о его спасении. Но она его уже не понимала...
Она уверяла его, что он не прав, что он ещё не во всём хорошо разобрался. Но он видел, что она сама включилась в эту тонкую игру обмана и самообмана. Она перестала быть искренней и правдивой. Она сама обманывала и обманывалась — вольно или невольно…
Будто им всем ввели какой-то наркотик. Или воздействовали на них каким-то излучением…
И — она старалась, вопреки достаточно очевидному — очевидному для людей, которые когда-то были борцами со всей неправдой и ложью, были пламенными мечтателями о грядущем торжестве Общества Правды, были честными и прямыми энтузиастами-социалистами и бескомпромиссными и несгибаемыми революционерами-подпольщиками — старалась оправдать перед ним всю эту окружающую их сейчас общественную ложь…
Ложь очень тонкую — очень мягкую, очень «научную», очень «культурную», но — это была ложь...
Он видел, что они оба всё более и более тяготятся друг другом…
И их, уже почти бессмысленные, разговоры и споры — всё более и более явно, явно и определённо, были в тягость им обоим…
…
Однажды она вдруг заявила ему — во время их очередного, уже явно почти бесполезного и бессмысленного спора, на резких и повышенных тонах, от чего они уже оба совершенно устали — заявила, что он — ей ровным счётом ничем не обязан...
Он сказал:
«Ты спасла меня!..»
Она горько усмехнулась и, как будто с ревностью, произнесла:
«Тебя спасла твоя комета!..»
Он сказал:
«Наверное, за то, что я хотел её уничтожить!..»
Она ответила ему зло и решительно:
«Но на нашей планете, слава Богу, со всяким террором покончено навсегда! И никаких революций больше не будет — в том числе, и тобою придуманных, или какими-то там твоими дикарями — потому что нужды в них больше нет никакой!..»
Спорить об этом, действительно, было уже совершенно бесполезно…
Но и просто расстаться — было, оказывается, не так просто...
…
Ему хотелось, чтобы они расстались. Кажется, и ей тоже. Но у неё было «общественное поручение», которое она, впрочем, взяла на себя, кажется, совершенно добровольно: время от времени встречаться с ним — и мягко наставлять его, отсталого и заблудшего, одичавшего на чужой и недоразвитой планете, на путь истинный...
Были и другие малоприятные персонажи, которые, при встречах с ним, занимались примерно тем же…
Он — в нём был ещё вполне жив опытный революционер-конспиратор — стал делать вид, что поддаётся…
Но больше — сколь было возможно — он избегал всех лишних и опасных контактов, и — просто, сколь было возможно, молчал…
Молчал — даже чисто внутренне, когда был наедине с собой...
И постепенно — его оставили в относительном покое…
Хотя и очень относительном…
…
У него была уважаемая и, вроде бы, очень нужная обществу работа — напрямую связанная с изучением Солнца, Солнечной системы, Земли и его странной и непонятной красавицы-кометы. Он делал очень важные научные доклады. Ему вежливо и сдержано кивали — при этом обмениваясь многозначительными взглядами, и тихо и осторожно шушукаясь между собою. И все его доклады — так очень и очень мягко и тактично, почти и незаметно — «ложились под сукно»…
И на очередную экспедицию к Земле — просто всё время не оказывалось средств, и всё время было как бы ещё немного не вовремя…
И на Сирасколье — и более важных и неотложных проблем хватало. Например — проблема долголетия. На этом столь важном поприще — действительно удалось достичь впечатляющих успехов!..
Да, и ведь ещё нет никаких достаточно твёрдых научных доказательств — ни насчёт Солнца, ни насчёт Земли. Ни насчёт кометы…
Его увещевали очень тактично — как заслуженного ветерана революционной борьбы, но — уж как-то слишком сильно психически травмированного этой совершенно непонятной космической катастрофой, которую он якобы пережил, и о которой он им пытается рассказать...
И — он явственно увидел, что всерьёз он здесь уже не нужен никому. Как уже — и все его мысли, и все его идеи, и все его открытия, и весь его опыт…
…
Тур Канн опять почувствовал себя бесконечно одиноким. Но на этот раз — уже безнадёжно одиноким. Рухнули самые святые идеалы его бурной революционной молодости. Всё, за что он когда-то боролся, оказалось напрасным. Всё было искажено, извращено и смешано с утончённой ложью. Ему не для чего было больше жить. У него не осталось друзей и товарищей. Не осталось единомышленников, хоть сколько-нибудь близких ему по духу...
И его любимая им когда-то девушка — честная, мужественная и верная соратница по их общей революционной борьбе — стала теперь совершенно чужим для него человеком...
Во всей Вселенной у него теперь не осталось ни одного близкого существа…
И на него всё более и более смотрят здесь — на его родной планете — как на человека очень странного, непонятного, непредсказуемого и опасного...
Но вся эта ситуация — только заставляла его крепче думать…
И — искать выход…
…
Он не раз думал о том, что что-то произошло с самой физической реальностью, что-то в фундаментальном космологическом плане. И он — просто попал сейчас не в свой мир, не на свою планету, с которой когда-то улетел…
Он всё чаще вспоминал Землю...
Она ему снилась...
Но в результате всех произошедших, и ещё очень мало понятных, космических пертурбаций, через которые он прошёл, и которые пережил — как постепенно и понемногу выяснилось, действительно должно было произойти какое-то смещение во времени и пространстве…
Мир изменился. Всё изменилось...
И он — даже и долетев до Земли — всё равно, уже не мог бы попасть в то время, в котором он там когда-то жил — и в Америке, и в Европе, и везде, где успел побывать. Даже близко не смог бы...
Но — он собирал данные о Земле, о Солнце и Солнечной системе, производил свои расчёты и исследования…
Планета «победившего социализма» как-то, действительно, совсем не торопилась установить хоть какой-то контакт с Землёй, со своей «младшей сестрой». И старалась как-то просто обойти и замолчать эту тему…
Как и тему — с кометой...
И он — при всём осторожном, «тактичном», «культурном» и таком странном недоброжелательстве научных и правящих кругов — продолжал, используя все доступные ему возможности, изучение своей кометы…
Своей удивительной, совершенно странной, и удивлявшей далеко не только его одного, кометы…
Которая то внезапно и резко где-то появлялась — в самом неожиданном месте — то так же резко и внезапно исчезала…
Комета тоже ему снилась...
…
Однажды он как-то резко и внезапно проснулся — с ним это стало происходить всё чаще — проснулся после того, как ему в очередной раз снилась Земля. Снилась очень ярко. Будто была где-то совсем-совсем рядом. И он — был там!..
Он в очередной раз и подумал, и почувствовал, что все эти колоссальные межзвёздные и межгалактические расстояния — лишь иллюзия. Любые препятствия — лишь иллюзия! Нет никаких реальных расстояний и препятствий — ни между звёздами, ни между планетами, ни между элементарными частицами, ни между вещами, ни между людьми...
И Сириус и Солнце — это не просто звёзды-сёстры, а лишь разные явления — как и все звёзды — одной-единственной, изначальной, Абсолютной Звезды...
То же самое и планеты. Сирасколья и Земля — не две разных планеты, а — одна, одна-единственная, в бесконечном множестве своих проекций, своих разнозеркальных отражений...
Надо увидеть истинное Зеркало. Истинное Зеркало — это и Окно, и Дверь...
Окно и Дверь — куда угодно...
Нет препятствий!..
И он подумал, что по всем его прикидкам — если суметь войти в тот общий — и для него, и для Земли, и для Сираскольи поток времени — на Земле уже должен быть капитализм. Да, наверное, такой очень странный земной капитализм — гораздо более пёстрый и сложный, чем был на Сирасколье...
И там уже началась — или вот-вот начнётся — эпоха великих идейных, умственных, политических, экономических и социальных революций…
И Тур Канн уже знал, что он ждёт этих революций — как и они ждут его...
Но главная революция — должна была произойти в нём самом…
И нечто — действительно произошло...
…
Ему приснилась Лиса. Лиса с Земли. Они водились и в Америке, и в Европе. И очень похожие животные водились и на Сирасколье. И Лиса была тотемом его индейского племени. Он так и воспринимал её сейчас во сне — как не просто лису, а Лису как тотем. Это было уже не в первый раз...
Лиса играла с ним. Она прыгала и танцевала вокруг него — и будто и его приглашала тоже прыгать и танцевать вместе с ней. И он очень хотел тоже попрыгать и потанцевать вместе с ней — ему этого так хотелось — но какая-то страшная, тёмная тяжесть сковывала его ноги и его всего!..
Он подумал:
«Это гравитация! Это сила энтропии! Это Чёрная Дыра не даёт мне прыгать и танцевать вместе с Лисой!..»
А Лиса прыгала всё выше и выше! И Тур Канн поражался — с какой же фантастической лёгкостью, и как красиво и изящно, она это делает — будто никакой гравитации, никакой тяжести, никакой энтропии для неё не существует!..
Она будто именно это и хотела до него донести через эти высоченные танцевальные прыжки — да, не существует! Не существует!..
И вдруг — как-то совершенно легко, красиво и изящно — оттолкнувшись от земли — она прыгнула на небо!..
И Тур Канн был поражён этой мыслью, этим открытием:
«Да, чтобы прыгнуть на Небо — надо оттолкнуться от Земли! Закон всеобщего отражения! Ведь это так просто и естественно!..»
Он посмотрел на Небо — что же там делает его Лиса? Но это была уже не Лиса — а Комета! Его сверкающая ярко-красным ядром и разноцветным хвостом Комета — среди бесчисленного множества звёзд на фоне бездонной космической черноты...
Ну да! Как же раньше он этого не понимал? Лиса и Комета — это одно и то же! Она обитает и на Небе, и на Земле! Она — везде! Как и все люди! И правы его индейцы!.. И почему же он только сейчас это понял?..
А Комета — совершив какой-то грандиозный космический разворот — вдруг ринулась прямо на него!..
И она врезалась в него так же — как когда-то он хотел врезаться в неё! Врезалась — и взорвалась!..
И он проснулся...
…
Он не сразу понял после своего пробуждения — что сидит на своей постели...
И что всё вокруг него было и совершенно тем же — но в то же время уже и совершенно иным. Всё было чистым, лёгким, зеркальным, сверкающим и прозрачным...
И — беспрепятственным!..
И ему была теперь смешна мысль, что для космических путешествий — нужны какие-то космические корабли, какие-то космолёты и звездолёты! Куда лететь — если всё в тебе! И ты — везде и во всём! И всё — Сейчас и Здесь!..
И в любой действительно нужный и необходимый момент тебе снова явится Она — в образе Лисы, Кометы, Женщины, Звезды — кого угодно! Она никуда от тебя и не уходит! Она всё время — Сейчас и Здесь! И вы снова отправитесь с ней в путешествие — которому нет ни препятствий, ни границ!..
Отправитесь в этот фантастический полёт — сквозь все миры, сквозь все времена и пространства!..
Полёт — твоей Мысли, которая и есть — сама Вселенная!..
Всё прозрачно! Всё абсолютно прозрачно!..
И нет ничего — кроме света твоей единственной, изначальной, всё проникающей, всё просветляющей и всё преображающей, Абсолютной Звезды — вспыхнувшей из Небытия, и создавшей всё!..
И её бесконечно грустной и бесконечно радостной Песни!..
Которая и есть — Песня Жизни!..
1965-1966
18-20.1.2009
31.7.2020
Ленинград — Санкт-Петербург