Безгласный крик, потерянный на вздохе,
Неясный свет в зеркальной глубине,
Последний блик серебряной эпохи,
Под зыбью лет мерцающий на дне,
Всё это вы – и барышня, и дама:
Меняя паспорта и города,
Вы возвращались в прошлое упрямо
И – в будущем остались навсегда.
___________________________________
* Иллюстрации:
Ирина Владимировна Одоевцева (1895 – 1990), портрет работы Юрия Анненкова;
Николай Гумилёв со слушателями поэтической студии "Звучащая раковина",
на полу сидят будущие супруги – поэты Георгий Иванов и Ирина Одоевцева,
снимок М.Наппельбаума, Петроград, 1921 год.
«... Это было, это было в те года,
От которых не осталось и следа,
Это было, это было в той стране,
О которой не загрезишь и во сне.
Я придумал это, глядя на твои
Косы, кольца огневеющей змеи,
На твои зеленоватые глаза,
Как персидская больная бирюза...».
Это завершающие строки баллады "Лес" из последней книги Николая Гумилёва, вышедшей в свет в августе 1921 года, незадолго до его гибели. В них – образ Ирины Одоевцевой, которая сама это комментировала так: "Конечно, я могла бы, как говорится, «распушить хвост» и рассказать о нашем романе. Ведь в пользу этого говорит "Лес", да и вообще наши отношения. Ну да, был влюблён, но ведь он во многих бывал влюблён".
В последние годы мне нередко приходилось слышать негативные отзывы об Ирине Владимировне от разных литературных людей, в основном, выражавших недоверие её главному произведению – воспоминаниям "На берегах Невы". Спорить не буду. Скажу лишь, что у меня это – одна из любимых книг. То, что Ирина Владимировна, обладавшая феноменальной памятью, оставила нам живые портреты знакомых ей поэтов Серебряного века и панораму жизни литературного Петрограда в 1919 – 1921 гг. – это, на мой взгляд, её огромный творческий подвиг. А доверять или не доверять воспоминаниям, написанным в художественной форме, личное дело каждого. Значение книги это не отменяет.
Когда я впервые, ещё в журнальном варианте, где–то в конце 1980–х годов читал "На берегах Невы", то было чувство, что с Николаем Гумилёвым я разговариваю совершенно "вживую", что слышу его голос, вижу его лицо... Ирина Владимировна – настоящий мастер слова и верная ученица поэта–рыцаря, павшего в бою с большевицкой нечистью! Когда в 1987 году она вернулась домой, в перестроечную Россию, вернулась, чтобы умереть на родной земле, в родном Петербурге, её по–настоящему брали "на излом", буквально шантажировали, чтобы она исключила из готовившейся к печати книги фрагмент, посвящённый участию Гумилёва в Таганцевском заговоре, о том, что она видела у него оружие и деньги, взятые для подпольной работы.
Тогда (да и сейчас ещё) многие повторяют, как заклинание, избитый тезис о том, что заговора не было, что всё подстроили "плохие" чекисты, что политически наивный Гумилёв стал случайной жертвой... Книга Одоевцевой противоречила этому, что, естественно, очень не нравилось любителям сглаживать углы и тем, кто ещё делит упырей из ВЧК на "плохих" и "хороших". Но 92–летняя (!) дама была непреклонна и не пошла ни на какие компромиссы, даже под угрозой лишения жилья.
Это – поступок. Меня всегда коробило от требований благодушных доброхотов реабилитировать врагов советской власти. Зачем?! Зачем оправдывать жертв перед их палачами?! Тем более, тех, кто осознанно сражался с врагами Бога, России и рода человеческого – коммунистами?! Ирина Владимировна это понимала очень чётко, и для неё было принципиально важно донести до нас то, чему она была свидетелем и что видела и помнила. Спасибо ей!