На: Наталья Сарандук. "Мгновение златоглазки" :: stihi.ru/2020/05/23/9682
Научпоп с элементами религиозной агитации и оправдания колониализма.
Секунды, и минуты, и века —
Что было все, что будет, что свершится —
Мир запечатан в зернышке горчицы.
И тонок лед над устьем родника,
И бьется свод, как выстрел у виска:
Златая нить трепещущей зарницы,
Как бабочка, взлетает из темницы,
И кружит пылью времени река.
Темна пустыня. Мертвенна олива,
И блеск нисходит солнечного взрыва
К мессии в круге ангелов с небес.
И, может быть, пространство тихой ночи
Таит миры, как гроздья многоточий…
Трепещут крылья. Времени в обрез.
I
Секунды, и минуты, и века!
Ваш тяжкий бег — и властен, и укромен —
Еще не придружив в небесном крове
Ни чудищ, ни богов, ни ночника
Для стражи и страды, но лишь слегка
Недоумея древнему условью,
Мы мерили текущей в жилах кровью
От крика до бессилья старика.
Ваш плен совлечь искало наше племя
В скале, в металле, в музыке _Не время_.
В обсерваторий гулкой тишине
И в южной ночи сумраке душистом
Нам открывалось данное в огне,
Что было — все, что будет, что свершится.
II
— Что было? — Все.
— Что будет, что свершится?
— Как скажет Цезарь, стороны черты.
У неопровержимой правоты
Должна быть незаметною граница.
— Рубцом без дна. — До середины птица.
— Мы космос осушаем для мечты.
— Здесь Эйлера смыкаются мосты,
Здесь армии отходят до столицы.
Лишь пустота (в ней тонут острова)
Клубится в безраздельности. — Пределов
Пчела и бортник, спи в земле отчизны.
Околдовав, сковав, упаковав,
Они (они?) уходят. Без пробелов
Мир запечатан в зернышке горчицы.
III
Мир запечатан в зернышке горчицы.
Еще лучей не пущены челны,
И круг, где тени тянутся, длинны,
Под небом непроявленным не длится,
Но мнится, мстится... Вечности ступица
Обводит здесь в молчании весны
Весь окоем обещанной страны
Под куполом, где только светом лица
Без черт нанесены. Для них до брега
Распалось море — альфа и омега,
Но здесь, в порту, ни волн, ни ветерка.
Бог дует на печать из сургуча и
Бросает кости, третью примечая;
И тонок лед над устьем родника.
IV
И тонок лед: над устьем родника
Миг будущих клубится притязаний.
Но слышал я, что нити развязались
Не напряженья плодом, не рывка,
А как растет селитра из мешка,
Блажит солдат, торгуясь на базаре,
И как поэт с закрытыми глазами
Вонзает штопор в тело языка.
Летит на стол валет из рукава,
И — nullius in verba — на слова
Не веря, поднимается рука
Вложить персты в отверстия на флейте.
С рождения родно рожденье смерти,
И бьется свод — как выстрел у виска.
V
И бьется свод. Как выстрел у виска,
Распад, разъединение. Из трещин —
Фонтанов бездны, ей лишь полных — хлещет,
Имен всех прочих прежде — далека,
И все же в первый миг — ни огонька,
Ни ласточки. Еще кузнечной печи
Не развелось гудящей, спешной речи,
И не туманят кладезь облака.
Тогда метель встает над миром в рост
И ночь клеймит клеймом горящих звезд,
Срывая полог первой плащаницы.
И тянется, завещана для глаз,
Над градом ядер, длин, зарядов, масс
Златая нить трепещущей зарницы.
VI
Златая нить трепещущей зарницы —
От черных сфер до ржи и ковыля!
На дне долин квазары раскаля,
Свечами солнц седая вечность длится.
И начал, и окончил время блица
Мгновений счетчик, павший до нуля.
Там, меж галактик, — перья журавля,
Но здесь, у звезд, — купание синицы.
Чтоб пела день надломленная трость,
Чтоб метеорный небо взрезал дождь,
И белый месяц плыл в окне больницы.
Приказ — иль пепел сбывшихся примет?
Пыльца прибежищ, облако планет,
Как бабочка, взлетает из темницы.
VII
Как бабочка, взлетает из темницы
Ток бытия сквозь тонкий капилляр
Сосуда златоглазки — пенен, яр.
Ты пьешь его, сама и клас, и жница,
Дрожа, колеблясь, жаждешь опалиться,
Слепая глина... Но не рад гончар:
Всегда закатен свет, отравлен дар.
Желтеет лист. Вглубь падает Алиса.
Там черепков крошится в глину груда,
И блик, рожденный гранью изумруда,
Дряхлеет, тлеет… Правды нет, пока
Колотят мерно комья в крышку гроба!
Еще подход, еще за пробой проба —
И кружит пылью времени река.
VIII
И кружит пылью времени река,
И головы кружит. У Гераклита
Волна ее с игрой младенца слита,
И что бессильна штурмана рука
Пробить иглою курс наверняка,
Пророчит Лао... С грустью друг Энкиду
Проводит параллельные Эвклида
На грифеле куском известняка.
В деревню путь спускается отлого,
Где бдит патруль неспящий Декалога.
“Свои?” — “Свои!” — “Вот носит на ночь гля…”
В даль котловин, где пойма ждет разлива,
Глядят, как в океан. Тверда земля.
Темна пустыня. Мертвенна олива.
IX
Темна пустыня, мертвенна олива,
Но россыпь звезд песком повторена.
Там между гор кочуют племена:
В рассветов ткани, ждущие призыва,
Где целина и где под паром нива,
Ткут старости и формы семена,
Чтоб молоком щедрела пелена —
То, что живет, и то, что станет живо.
Микрорайон. Толкнешь неторопливо
О фосфор жало спички. Кадром, влет
Лицо палящий ветер захлестнет.
“Второй, шлейф Ориона”. — “Пояс Гулда”.
Стучат шаги по колоннаде гулко,
И блеск нисходит солнечного взрыва.
X
И блеск нисходит солнечного взрыва
На сонный мир; а миру невдомек.
Два пастуха в дверях на огонек —
Не лагерь у подножия Хорива…
Сброд, не отряд. С такими ни огниво
Не выдумать, ни встать, свергая гнет.
Но скрипнет пол; неловкий гость шагнет
Чуть ближе, осмелев. “Так что же… Viva!”
Кто власти здесь, кто временные — слезьте!
Отсель, отсель грозить мы будем смерти,
Отсель судьбы прорублен темный лес.
Как на свету царапины на слитке,
Отворены тропинки и калитки
К мессии в круге ангелов с небес.
XI
К мессии в круге ангелов с небес
Идут волхвы с Москвы. “С Востока сила”
От века золотым руном блажила,
И кровью ран, и гулом долгих месс —
И снова шла с копьем наперевес
От Ирода Великого до В.И.Л.а
За перстный свет уставшего светила
На тайный свет спасений и чудес.
Играет конь, в седле не чуя вес!
Но, из Багдада выйдя на норд-вест,
Твоей прошу я, Отче, легкой ноши.
Ты книгам ключ, начало внешних вод,
Асфальт дорог и хлеб, причал, исход
И, может быть, пространство тихой ночи.
XII
И, может быть, пространство: тихой ночи
Расцветье, непригодное для сна,
Но снов альбом, собрание: страна,
Что ждет не у окна — у двери. Кончен
Ее бесплатный дайджест, краткий очерк,
Она не в дар, а в долг принесена,
И хлещет именами, и полна
До дна диссипативностью, а проще —
Царапинами и непониманьем.
Но вдох задержишь, линзу наведя,
И распадется каплями дождя
И облако, и линия прямая.
Рой мошкары. В каналах тени зодчий
Таит миры, как гроздья многоточий.
XIII
Таит миры, как гроздья многоточий,
Шершавый свет; уж контур различим.
Колодцы, телеграфные ключи
Испить тянула жажда: пульс ли, почерк? —
Но олова не смять ни нам, ни прочим
На световые годы, хоть кричи.
Лишь ореол космической свечи.
Лишь ветер зашумит в холодной роще —
Как редок мост и сосны над ручьем!
Мы молния, и наш раскат беззвучен.
Зажмурясь, над обрывом гнезда вьем…
Где порох ваш, Писарро и Кортес?
Ждут ярость весел игреки уключин.
Трепещут крылья. Времени в обрез.
XIV
Трепещут крылья. Времени в обрез.
В звенящем зное вдаль ведет немая,
И кто без троп шагает, ей внимая,
Уже богат не менее, чем Крез.
В оправе, но еще прекрасней — без,
Пленяет и в эссенции, и вмале…
(Но вот жрецы, собравшись в темном зале,
Пускаются в плетение словес.)
Моя единородная игла!
Над письменным столом в кругу огня и
Растерянности кружит златогла…
Не шаром фараонова жука
(так, Парменид!) — дыханьем наполняя
Секунды и минуты — и века.