***
Небо ватником серым укрыто, смеркается день заоконный,
И стрекозы патрульные в верхних пространствах снуют.
Будто сетка наброшена, и вездесущие дроны
Беспристрастно сканируют наш невесёлый уют.
От фасеточных глаз никуда, никуда мне не деться
Со стихами, тоской и невнятной любовью своей.
Пусть кончается день – ведь и он не пришелся по сердцу
В череде желто-серых дождливых сентябрьских дней.
Хоть рассеялись тучи, но вслед не уходит тревога.
Выйдешь – воздух вечерний цикорной настойкой горчит.
И давно уже стыдно выклянчивать что-то у бога,
И в горах телевышка, как перст одинокий, торчит.
***
Скажешь: «Вот и зима на исходе…»
Залив заснеженный вспомнится,
Что-то еще в том же роде.
Но уже понимаешь: беда,
Что воспоминания – эти ли, другие –
Прочь скользят, не вызывая ностальгии,
Как ветер нечувственный,
Как медленная вода...
ГОРСАД
Прямо от ворот полуразрушенных –
Призрак сада, граждане, для вас!
Поспешают с рубликом засушенным
К бочке со славянской вязью «Квас».
Шаг замедлят у дивчины гипсовой,
Обреченной временем на слом.
(Но по челюстям, хрустящим чипсами,
Все еще способной дать веслом.)
Или сядут в голубую лодочку,
На счастливый остров отплывут,
В павильон, где ржавую селедочку
Под графинчик водки подают.
***
В.Мартынову
В компании с дружком мы забрели в контору
С названием, как жизнь под старость, – «Технодым».
О свойствах труб печных завел он разговоры,
А я – вот чудеса! – стал снова молодым.
В уютной тесноте я был как местный житель –
Всю молодость провел я в комнатках таких.
Товарищ, между тем, какой-то ответвитель
Нашел средь образцов, и благостно затих.
Потом зашли в кафе, где мебель как на кухне
Была. И обогрел нас коммунальный свет.
О чем нам толковать? – ты, прошлое, пожухни!
И темень за окном, и транспорта в ней нет...
***
– Беги, – мне птичка говорит, –
беги, беги, беги!
А я уже устал «беги»,
устал, устал, устал!
Мне столько лет, я должен всем:
давай, давай, давай!
Никто не скажет наконец:
бери, бери, бери!
– Не рассуждай, беги, беги! –
твердит она своё, –
ведь будешь сам не рад, когда
услышишь: хватит! Навсегда
отбегался, лежи!
***
Когда приезжаю в родной Ленинград
(Петербургом так и не ставшим),
Я, конечно, безмерно рад,
Но чувствую себя бесконечно уставшим,
Не попадающим с российской жизнью в такт.
И, чтобы взвеселиться и преодолеть состояние такое,
Понимая, что делаю всё не так,
Прибегаю к недлинному, но ударному запою.
Однажды в июле я сунулся в наш парк,
Бродил среди тел с мыслью «Найду ли?..»,
Но услышал лишь гарной дивчины карк:
«Тут ко мне клеится какой-то дедуля!..»
А на выходе меня, огорчённого,
Подстерегали две старых карги,
Оказавшиеся свидетелями самого Иеговы.
Они, вцепившись, нагнали пурги,
Посулив открыть тайны жизни новой.
Как всякий образованный человек,
Ответил им, естественно, на латыни:
Sint ut sunt aut non sint*,
Чем проповедниц поверг
В оцепенение и унынье.
Воспользовавшись тем, что их поразил столбняк
И они больше не дуют в уши,
Я поспешил в ближайший столовняк –
Компоту с белым хлебом покушать.
------------------------------------------
* Пусть будет как есть или не будет вовсе (лат.).
ЛЕШИЙ
Третий день лежу тверёзый.
Леший зырит из березы
за моим окном.
Тем смешней он, чем суровей.
У него кривые брови,
кажется он сном.
Он и вправду в сны приходит –
безобразит, колобродит,
прутья – колтуном.
Он нелеп, антинаучен.
Но без лешего мир скучен –
будто под сукном.
***
К неизвестной реке примыкает село.
Вот сельмаг, а кругом непролазная осень.
Я сижу на крыльце. Небо камнем легло.
Понимаю, зачем в этом сне меня носит.
Чтоб я жил среди них в напряженье всех жил,
Чтоб годами смотрел в эти горькие рожи.
И какой-то сопляк забухать предложил,
А старик остерег: «С Бураком осторожней…»
Я сказал Бураку: «Брат, веселый дебил!
Захотелось тебе до меня докопаться?»
Но чем дальше весь этот бардак заходил,
Тем все меньше тянуло меня просыпаться.
***
Потянется жизнь от вокзала
Поскрипывая, бормоча,
С пакгаузами из металла,
Из красного кирпича.
Кладби'ща годов девяностых
Не скроются в сизой дали.
Вопросов там не было: просто
Страна приказала – легли.
В Поповке и Тосно не тесно
От пятен искусственных роз.
И лезет стишок неуместный,
Рассеянный, словно склероз.
***
Когда-то, сделав тёте ручкой,
а также сделав ручкой дяде,
я много милых сердцу штучек
в родном оставил Ленинграде.
Вот пресс-папье из жадеита
и египтянин мой из бронзы.
А в рамке – свинтус у корыта,
и нэцкэ, крохотные бонзы.
Что с этим станется по факту?
Какой любитель, вскрыв квартиру,
мои обрящет артефакты
и на Удельной явит миру?
УЛИЦА К МОРЮ
Colli del Tronto
Из окна видит улицу,
бегущую вниз,
а в конце ей чудится
парадиз –
старик играет на саксофоне,
в кафе горят огни,
и на этом беспечном фоне
тянутся ее дни.
Вдали ей слышится море,
гад морских подводный ход.
И вспоминается в миноре
пустого времени код.
Она думает: довольно маяться,
ничего мы той стране не должны!
А солнце уже поднимается
из глубины.
Михаил Окунь удостоен премии журнала "Звезда" за лучшие публикации 2019 года.
Номинация "Поэзия", цикл стихотворений в №3/2019.
Журнал "LiteraruS" поздравляет автора и желает творческих успехов!