за шторой рыжего окраса
погасла медленно звезда,
и сны про дюны и саргассы
вдруг провалились в никуда.
пока задумался – люблю ли? –
в листве дрожащей, за окном,
мелькая крыльями, гаргулья
прошелестела мне о том,
что белоснежный подоконник
похож на стаявший ледник,
что, вкратце, суть её драконья –
с утра показывать язык
непоказному суеверу,
который должен понимать,
зачем зелёная химера
его решилась охранять,
как в самых облачных глубинах
не размагнитился компа'с,
и небо (с малую овчину)
упало в яблоневый Спас,
где нет ни боли, ни обиды,
где, преломив больничный свет,
напоминают Персеиды,
что смерти – нет.