Алиса падала в колодец.
В колодце жил лихой народец.
Он верил в знаки и приметы,
Алису полагал кометой,
и каждый был урод отпетый.
Один слепой, другой горбатый,
а третий кожей полосатый.
В колодце ветер гнал Алису,
как гонят в угол биссектрису,
смеялся, волосы трепал,
подолом юбки взор скрывал.
И было непонятно даже –
вокруг пейзаж иль пятна сажи
на голых стенах без примет,
и каждый миг как сотня лет.
Уроды оказались правы,
но горше правды нет отравы.
Алиса чувством поняла,
что никакая не Алиса,
и нет угла, лишь биссектриса,
и в страхе руки подняла.
Она не человек, не рыба,
а Кьеркегоровское «Либо».
Она – комета, и летит
сквозь распахнувшееся небо.
А небу ничего не треба.
Оно в два пальца ей свистит
и улюлюкает впридачу.
Вот вам и правда-незадача,
пусть Истина меня простит.
Всё детство, юность промечтала,
морщины зрелость намечала
на затуманившийся лоб.
Но рассыпалась сказка прахом
(что признаю и я со страхом),
припудрив ледяной сугроб.
Алиса – просто сгусток газа
с ядром испуганного глаза
и знаменем ей юбка-хвост.
Непостоянен даже рост.
Она растёт и тут же сохнет,
то вдруг ссутулится и охнет,
как-будто проломила мост.
Хотя какой же спрос с кометы?
Её известны всем приметы:
летит по небу наугад,
не перекрестится, не плюнет
и в лоб прохожего не клюнет.
Сплошной космический парад.
Итак, Алиса и колодец.
А что ж уродливый народец?
Ночами он любил глядеть
как в небе чёрточка горела,
а днём белела и бледнела,
себя куда не зная деть.
Все разговоры о комете
сводились к знаку и примете.
Одни считали – добрый знак,
другие возражали сложно.
Но продолжать мне невозможно,
от лампы утомился зрак.