За свою недолгую жизнь довелось мне пожить, ни много, ни мало, в 4 странах. Был я также и в Европах, и Азиях, и даже в Африке. Но ни один край так не манил и не навевал на меня столько ностальгических нежных воспоминаний, как «моя рiдна Украiна», где я когда-то родился и пожил совсем ничего, еще ребенком. То ли корни, как принято говорить, то ли тот факт, что жили там мои мама и бабушка, а также и другая родня, но никуда меня не тянуло с такой страшной силой, нигде не чувствовалось так свободно и привольно, нигде солнце не согревало так тепло и нигде хлеб не был таким сладким, как в моей милой Украине. И было это чувство совсем не меркантильного, материального рода, когда выгадываешь, где пожирнее и потеплее, значит там и лучше, а рода иного, шедшего из самого нутра, само по себе, не от головы, когда взял бы так, да и умер от счастья, так хорошо тебе, так пьяняще и ноюще там, где должна быть душа, или что там еще…
В этот раз, как только коронавирусное безумие чуть поутихло и границы осторожно приоткрыли, как, недолго думая, взял я билет до Киева и без долгих приготовлений уже через два дня выехал в заветном направлении. Планов было – громадьё.
Во-первых, я отказался возвращаться обратно уже через неделю-максимум десять дней, как делал всегда, а решил пожить в Украине и поработать удаленно, как минимум месяц. Во-вторых, в планах было погулять по Киеву, съездить на море, навестить родственников и друзей.
Поездка была не из легких – вечер и бессонная ночь в неудобном автобусе, которую слегка скрашивала девушка-стюардесса, томительное ожидание на границе, но это было совсем неважно. Сняв неподалеку от вокзала гостиничный номер, немного чумной от бессонной ночи, но в сладостном предвкушении, я нырнул в самое глубокое метро в мире (ст. Арсенальная 105 м.), натянув защитную маску, окунулся в толпу отрешенных киевлян и вынырнул уже на ст. Крещатик. В глаза ударило ослепительное, почти южное, в зените солнце, с разных сторон слышалась музыка уличных Ростроповичей и Бобов Диланов, в носу защекотало от запаха бензина, уличной еды и чернобривцев на клумбах одновременно. «Ах, як тебе не любити, Киево, мий».
В этот раз я решил пойти дальше знакомого Крещатика и Майдана Незалежности в сторону Днепра, Володимирской горки и Арки дружбы народов.
Поначалу, только приехав, я, было, поморщился от ударившей по осоловелым глазам грязи околовокзальных развалов и похмельной помятости на лицах тамошней публики. Киев ведь тоже разный, город контрастов, где тебе и блеск, и нищета рядом: и пьяный, и грязный, и неухоженный. И часто, тем, кто следует от вокзала до вокзала, таким и запоминается. Но теперь, добравшись до Володимирской горки и взглянув оттуда на Днепр, я понял, что и не знал-то толком Киева, забыл. Вот уж действительно «редкая птица долетит до середины Днепра», настолько о там красив, широк и величественен.
У меня перехватило дух. Вот где размах, вот где истинная украинская красота. Крутые берега утопали в буках и каштанах, по новехонькому пешеходному мосту через Днепр прогуливалось местное паньство, а также иноземцы разных кровей и цвета кожи, по лужайкам бегали дети, а барышни позировали для фотосессии. Жизнь била ключом на самом своем пике.
Притомившись, я пошел по навигатору обратно. Августовское солнце остывало, неподалеку играла женщина на расстроенном пианино, что-то классическое и умиротворяющее. Впереди монастырь, церковь и снова церковь… по количеству церквей киевлян легко можно было принять за одних из самых набожных в свете. Которые одной рукой крестятся, а другой грешат.
По дороге я зашел в «Пузату хату» перекусить. Мне повезло, по причине коронабезумия народу было не много, и я взял привычный борщ с пампушками и чесноком, картопляники и узвар. Заранее принял на грудь немного украинской горилки, купленной в местном магазине, после чего присоединился к валяющимся на травке, слушающим местных исполнителей какого-то собственного стиля. Один из них, напялив на голову маску голубя и помахивая бумбоксом под песню, «Гули-гули», изображал из себя сумасшедшего голубя, приставая к девчатам и приглашая присоединиться к его сумасшедшему танцу.
К вечеру едва дотелепался «до дому», к своему номеру, так хотелось спать, и не было сил. Принял душ, отведал яблок, что мне предложила купить местная бабушка, и я зачем-то купил целый килограмм. После чего я рухнул в чистую постель под свистки поездов, объявления прибывающих и уходящих поездов и тихий шум вентилятора и счастливый заснул.
Почти родные места, где был я сердцем молод
На следующее утро я отбыл на местной, подозрительной, забитой доверху пассажирами колымаге к своим пенатам (и туда, где ждала меня мама). Подозрения мои подтвердились: на полпути у нас пробило колесо, и мы высадились в чистом поле между одной деревней и другой деревней километров через тридцать. Мне повезло, меня подобрал бус, но, как выяснилось, он чесал прямехонько по трассе и в нашу деревню не заезжал. Но и потом мне повезло вдвойне: меня подобрал добрый человек с женой на вечном жигуленке. Мы немного покалякали про жизнь, и под конец он, ну, конечно же, денег не взял.
Я высадился на знакомой улице, завернул в местный знакомый кабачок, где на радостях прибытия пригубил чарку коньяка, закусив преступно лимоном, и, купаясь в лучах солнца с дурацкой улыбкой, зашагал по направлению к нашему дому. На улице утки, гуси, лето, сизоносые пьяницы, изобретающие, где бы стрельнуть на горилку…
- Эй, диви, а вон наш Электроник йде (меня в детстве дразнили Электроником по причине длинных светлых волос).
- Электроник, ты що тут робишь? – и следом за прелюдией – дай двадцать гривень!
Ничего не менялось в нашем дворе. Та же криница, те же покосившиеся от времени и старости двухэтажные домики. Также соседи повыставляли перед подъездом цветы в горшках, а сами судачили на скамейке. Хотя нет, и дорогу сделали, и мусорку перенесли, чтобы коты и птицы мусор не разносили по двору.
Те же лица, хотя изрядно потрепанные жизнью, те же «Добридень» и «Здоровьечка», порой от совершенно незнакомых людей. Баб побольше, чем мужиков, которых раньше срока забирала горилка или онкология. Пили там всегда немало. Запойно. По-черному.
И я почти каждый месяц узнавал от мамы, что кто-то из соседей или знакомых отбыл в поля вечной охоты.
И еще, как и раньше, полный двор котов, кошек и доходяжек-котят. Которых подкармливала моя мама, утром и вечером, словно они были ее. Кошачья мама.
Та же дверь, перед которой снова кошки, кошки, кошки. Знакомый запах в прихожей, легкий запах сырости и солнца, которое по утрам заглядывало в одно окно, а после обеда в другое (если солнце как-то пахнет). Интересно, что и звездные ночи на Украине, и солнце другие, особенные. Звезды ярче, солнце жарче. В такие ночи хорошо спится, а в солнечные дни грезится. И мамуля вся в ожидании…
Объятия, поцелуи, расспросы… мама, казалось, не меняется. Только от упоминания о возрасте становится слегка не по себе: не может быть, что время так быстро летит.
Почему, почему все так? Так нелепо и так несправедливо. Те, кого ты любишь, редко бывают рядом, а ценить родных и близких людей ты начинаешь только в разлуке? Если, конечно, успеешь, не опоздаешь. И оценить, и любовью своей и заботой одарить. И врозь нам скучно, и вместе тесно. И любить крепко получается только на расстоянии.
На следующее утро я иду на могилку к бабуле. Ее не стало прошлой зимой, ей было почти 92. Всегда крепкая и боевая, она до 90 ходила босиком на свой огород, потому что без огорода, без земли жить не могла. Разламывала комья земли натруженными руками, как ломала горячий хлеб. Бросала семечки в сырую «розору» и «пригорнала». Огурчики, бурячки, картошка, кукуруза. Много труда – мало отдачи. Хотя, труд на земле и продлял ей жизнь.
На могилке зажигаю лампадку, смахиваю капли дождя и грязи с фотографии, где ей должно быть лет 65, обещаю скоро свидеться. Рву негустую траву, что выросла, смахиваю бесстыжие слезы и тороплюсь обратно. Была бабуля, был человек, и нет человека…
Затока, как украинская Ницца
Когда-то кто-то при мне упомянул Затоку, а я, невежда, невинно спросил: «Затока? Это где?» и увидел вздернутую от удивления и моего невежества вверх бровь. Ну, брат, ты даешь. Затоку знают и украинцы и, тем более, рачительные белорусы.
Быть летом в Украине и не заехать в Затоку, курортный городок на море - непростительная оплошность. Красные креветки и ледяное в тридцатиградусную жару пиво, домашние вина и сочные херсонские арбузы, неприлизанное море, как мы помним его в детстве и высокое синее небо – все это длинная песчаная коса в Черном море, где вытянулось по прямой Затока.
Зимой пустая и почти мертвая, с населением всего 2 тысячи разбавленных русских, украинцев и гагаузов, летом Затока оживает, вырастая в популяции раз в двадцать, тридцать, а то и больше, половину из которой составляют отдыхающие из Украины, Беларуси и Молдовы, а остальные – приехавшие на сезон торговцы и работники гостиниц и отелей.
На первый взгляд нашего туриста, избалованного Турциями и Египтами, Затока не покажется чем-то занимательным. Пыльная и людная, дорогая и нефешенебельная. Простая и непричесанная, как местная разбитная торговка, но и такая же щедрая, простая и искренняя. Своя, родная.
Мне Затока дорога именно своими, не до конца убитыми модными трендами, одинаковыми и в Турциях и в Египтах, знакомыми из детства пыльными пейзажами с колючими кустарниками, не везде еще окультуренным в бетон и привозной песок морем, своей полудикостью и неокультуренностью, как она есть, как она была, когда я был ребенком.
Тогда, как и многих детей нас вывозили в Ялту и Сочи, на Черное и Азовское море, с их нехитрым комфортом.
Тогда, когда мне было лет десять, моя бабушка и ее подруги со своими внуками, всем табором выехали на Азовское взморье, где остановились «дикарями» прямо на берегу, в палатке. Помню, как сейчас и неожиданный шторм, ночью заливший нашу палатку, и долгие прогулки под жарким солнцем по лиману, где мы вылавливали рыбок из разбросанных по всему дну труб, и теплые, душные вечера, где мы ужинали жареной картошкой и арбузом. Все было просто, душевно и неповторимо, как потом выяснится, уже никогда.
Вот и малоизменившаяся Затока – это как напоминание о тех бесхитростных деньках, легкое прикосновение к навсегда ушедшему детству.
Многие думают, что в Затоке ничего, кроме высоких цен, плохого сервиса и грязного моря нет. Я тоже поначалу так думал. Но надо знать места…
Хотите дикие, из мелкого ракушечника с чистой водой пляжи, где никого, кроме вас и чаек, с потрясающими вечерними пейзажами. А хотите, за углом вас ждет тридцать три забегаловки с ледяным пивом, копченым катраном, узбекским пловом…
Этим летом мы также харчевались в отличной столовой, тоже как из детства с ее советскими орнаментами в виде трогательных межнациональной дружбы и полетов в космос, где на обед всегда брали изумительный, настоящий красный борщ, фаршированные перцы или пюрешку с котлеткой и салатиком из огурцов, помидоров и цибульки, приправленного пахучим подсолнечным маслом и крепкий узвар из сухофруктов. Было совсем недорого, душевно и вкусно, по-домашнему.
Остановились мы у знакомых каких-то знакомых, радушных людей старого воспитания с тихими манерами, не жадных до денег и ценящих данное слово и уют своих гостей. Два уютных номера со всеми удобствами, большой двор с террасой, где мы готовили шашлыки по вечерам или жарили яичницу с сочными помидорами по утрам и море в пяти минутах ходьбы: с одной стороны общественный пляж, с другой, как я
Общественное лежбище в начале неприятно удивило мутноватой водой и вполне себе штормовыми волнами, что пришлось спасать упавшее настроение местным коньяком и люля-кебабом из баранины в пляжном ресторане поблизости. Коньяк, отдававший виноградом и недурственный кебаб на вечер спасли положение. Но уже на следующий день волны улеглись, глаз обтерся о местные шероховатости, а еще через день я и вовсе обнаружил тайный ход на дикое взморье, где вода была чистой и прозрачной, не хуже чем в каком Средиземном море, а пейзаж открывался вполне себе романтический.
В том укромном уголке замечательно отдыхалось и мечталось. Казалось, что время замедлило свой ход, все проблемы остались действительно позади, и ты на время попал в другую реальность. Как на Марс. Где можно было также, как и на Земле дышать и ходить голыми ногами по теплым морским волнам и колючему ракушечнику и не быть никем побеспокоенным.
Народу там не было, разве что какая одинокая пара могла забрести с игривой корги или одинокая медуза-корнерот заплыть под ноги и космически покачать тебе в знак приветствия своими щупальцами. Чайки ракетами взлетали в синее, медленно наполнявшееся облаками небо, вдалеке маячил белый пароход, прозрачные волны тихо шелестели о песчаный берег, а заходящее, медленно умирающе солнце стремилось к горизонту…
Пять дней и ночей мы пробыли в этом полудиком месте и еще на два реши переместиться ближе к центру и вокзалу. Квартирка, вся уютном винограднике, была на втором этаже. Две комнатки, кухонька и большущая мансарда для отдельной семьи.
В тот вечер я, недолго думая, рванул в центр. Где порадовался облагороженной набережной, местами такой европейской с безупречным песочком, шезлонгами и дорогими авто, местами такой домашней с ароматными шашлыками, сахарной кукурузой и полуголыми отдыхающими, идущими во все стороны.
Я почти без чувства вины попробовал и местный виноградный коньяк, и жгучую чачу, перекусил узбекскими лагманом и пловом с лепешкой из тандыра и зеленым чаем из пиалы, такими настоящими, такими бесподобными.
На обратном пути заглянул в магазинчик со смешным и запоминающимся названием «Съешка», который за два года вырос в два раза, со светлой грустью прошел мимо отеля «Лазурный берег», где мы были в первый раз, перешел через железнодорожные пути, по пути отмечая малости и тонкости, которые я буду замечать уже уезжая оттуда, и поднялся к нам во временное жилье.
У нас оставался еще один день в центре, и тот день удался. Мы замечательно выспались, в окно били ранние лучи солнца, обещавшие последнее тепло уже ранней осени.
Осенняя Затока была заполнена отдыхающими, жадно ловящими последние теплые лучи медленно уходящего лета. Вода была чистой и теплой, кукуруза сладкой, ностальгия наступающей, обещавшей полные грустной неги воспоминания.
На следующий день мы покинули грязную, ругаемую многими и такую родную и свою Затоку. Запомнилось, как вокзальная кошка спустилась с перрона и притаилась прямо на путях от собак, рыскавших вокруг, что пришлось попереживать.
Еще одна прогулка по Киеву. Андреевский спуск на Подоле и дом-музей М.Булгакова, грузинский ресторан с отменными харчо, хинкали и чачей, знакомые и такие родные виды Крещатика и Майдана Незалежности.
Эх, если бы я был посмелее, я бы, может быть, переехал в славный Киев, в самый его центр или на тот же Подол. Но смелости у меня хватало только в воображении.
Я провел еще неделю у мамы. Ходил по давно знакомым местам. Был на бабушкином огороде, восхищался местной застройкой, так не гармонирующей с рассказами об умирающей Украине, ходил к куму на шашлыки…
Но все когда-нибудь заканчивается, а хорошее заканчивается всегда вдвойне быстрее. Сутки у меня ушли на то, чтобы пробиться через ковидный кордон между Украиной и Беларусью, объехать паломничающих хасидов, оккупировавших близлежащие пропускные пункты, кое-как справиться с плохим настроением по причине закончившейся ностальгической поездки и хамоватых соотечественников в автобусе, и вот, я уже и дома…
«Дни пролетели так быстро, что оглянуться не успели» - лишь вспомнились мне мамины слова в день отъезда.
Да. И жизнь пролетает еще быстрее…