Антони Собаньский
ШТАТСКИЙ В БЕРЛИНЕ
Глава вторая. НАРОД В МУНДИРЕ
Первое утро в Берлине. Выхожу из гостиницы. И сразу понимаю, что впечатленя первого вечера не вполне отвечают действительности. Улица выглядит совершенно иной. В западном квартале всё иначе. Но здесь, в центре города (до недавнего называемом «City», на здешний манер– «цити») заметно море мундиров и отсутствие иностранцев.
Сначала об интуристах: их вообще нет. Я успел побывать всюду, где их можно было встретить: в «Wagons-Lits» и прочих туристических бюро, в холлах и барах первоклассных отелей. За десять дней я дважды слвшал французскую речь и ни разу– английскую. Ежедневно меняя валюту в «American Express», я встретил троих иостранцев. Несмотря на кризис прежде они день и ночь роились в столице.
На Унтер-ден-Линден вместо вереницы автобусов с зазывающими увидеть достопримечательности гидами виден один– полуполный немцами из провинции.
Наплыв из провинции довольно значителен, хоть немцы– домоседы, но гитлеровкая революция вызвала столько съездов, шествий и демонстраций, что здешние гостиницы, особенно дешёвые, и улицы не выглядят вымершими.
Что до иностранцев, итальянцев встетилось мне много, также– азиатов, по-видимому, студентов. Хоть немцы уже не владеют концессиями в Китае, популярность Германии там на высоте, отчего и этот ошеломительный наплыв жёлтого академического молодняка.
Чем объяснить исчезновение интуристов, право не знаю. Германия осталась идеальной страной для путешественников. Повсюду, если не в очень больших городах, можно утроиться дёшево. Доброжелательность к заезжим иностранцам по-прежнему налицо; «Fremdenverkehr» (иностранный туризм, прим. перев.) тут уже идеализируют. Я бы без сомнений предложил устраивать польские экскурсии по Германии, за исключением Силезии. Мои знакомые исколесили на автомобиле всю страну и не заметили даже тени враждебности к ним. Правда евреи-иностранцы в каких нибудь провинциальных захолустьях могут испытать на себе проявления расовых предрассудков. Что кажется мне крайне маловероятным.
Впрочем, заграничные журналисты и дипломаты, а также поселившиеся здесь иностранцы по-прежнему на виду. Журналисты в полдень сходятся в бар отеля «Adlon», а вечерами собираются в итальянском кабачке «Die Taverne». Там я доведался– открыто или старательно с трудом подслушивая– о множестве интересных и поучительных вещей. При первой встрече с до января очарованными Германией британскими журналистами, я понял, что создавший министерство «расследования и пропаганды», этими господами вплотную пока не занялся. Их я нашёл в странно скептическом духе, как вдруг возник большой интерес к Польше. В баре я услышал разговор двоих американских журналистов, работающих в Германии едва ли не с объявления перемирия в 1918 год, то есть, с весьма «местными» людьми.
«Помнишь, ты твердил, что поляки первые начинают склоку в Европе, а теперь взгляни, какие они мирные и спокойные».
Ответом был гневное бормотание ставившего на фаворита– и увидевшего приход фукса (из ипподромного жаргона, аутсайдера, прим. перев.)
Завсегдатаи заведения дезориентированы подобно любому профану у них на родине. В общем, германский переворот чудной и чудный одновременно– политология даже логика тут бессильны.
Теперь немного о мундирах. Но как прикажете ужать необъятную тему? Сортов мундиров не счесть. Тема требует многотомной публикации с нескольким десятками цветных вкладышей. Издание вышло бы дорогим и немного печальным.
Утром будит меня телефонный звонок первого старого знакомого. Загодя я через третьих лиц узнал было его отношение к перевороту. С любопытством слушаю его: «Что нового? Ты в Берлине? А в каком ты мундире? Что-о?! Значит, ты вообще ничто. Впрочем, по телефону надо поосторожней». Похоже он свой человек.
Рано выйдя в коридор, с удивлением вижу сапоги у нескольких дверей. Несколько погодя соображаю, что в разоружённой Германии такого не наблюдалось. Эта картинка подсказывает мне мысль о возможности впечатляющего натюрморта, где иприт и патриотизм наконец выражены одним-единственным подходящим предметом.
Итак, прежде всего СА (Sturmabteilung)– бронзовые гимнастёрки. Притом отвратительнейшего из возможных оттенка. Ткань ещё терпима, но суконные мундиры высших чинов, которые редко появляются на виду, просто омерзительны.
Есть также СС (Schutzstaffel). Это нечто вроде гвардии гитлеровских боевиков. Внешне шикарные эсэсовцы на особом счету и вышколены лучше штурмовиков, выглядящих как-то зажатыми и помятыми.
Говоря о «Стальном шлеме», нельзя не вспомнить о параллельной ему женской организации «Die Kоеlubu Damen». Роль её незначительна, но зарубежный обозреватель просто не может умолчать столь специфически колоритное собрание. Прежде всего эти дамы– по большей части старые и дородные, преимущественно страшные– с холёными, словно начищенные песочком ременные пряжки, обличьями сплошь выглядящие заслуженными матерями, образцовыми супругами– типичные gute Hausfrauen, носят неопределённого покроя платья василькового цвета. Любимого цвета прусской королевы Людвики (см. Луиза Августа Вильгельмина Амалия Мекленбургская , прим. перев.), духовной патронессы организации имярек: Kоеlubu– аббревиатура Koеnigin Louise Bund. Грудь этих дам, часто довольно обширная, украшена серебряной брошью с буквой «L». Дамы эти– патриотки крайне консервативного толка. Для своего возраста и веса они довольно отважно шагают по Унтер-ден-Линден под марш в полдень смены караула. С мая церемония эта проводится оп старому, довоенному протоколу– и вызывает капель из глаз ревнителиц. Однако, судя по решимости их лиц, ни одна из дам не пошла бы на дипломатический компромисс с каким-нибудь новым Наполеоном. Большинство замеченных мною колюбисток– несомненно провинциалки: с фотоаппаратами, с невероятно старомодными сумочками-котомками с замочками на ключик, и сразу бросающимися в глаза характерными шляпками. Берлинки ныне одеваются со вкусом, а эти шляпки нисколько не в духе парижской моды. Колюбистки много путешествуют на заказных трамваях и автобусах– их многочисленные группы весьма шумны. дамы от души кричат, радуясь своему приезду в столицу и возрождению немецкого духа. Они выглядят добрыми, немного забавными и очень милыми. Каждой из них хочется стать приёмным сыном, но неизвестно, помогут ли они в случае войны сбежать в нейтральную страну. Думается мне, что скорее нет.
Антони Собаньский
перевод с польского Терджимана Кырымлы