Она меня тащила на себе -
120 килограмм без автомата...
Язвил мне ротный: «Были б все солдаты,
Как ты, то сразу все. Конец войне!»
Ну, уродился, что еще сказать?
Кормила мамка от души, не скрою,
Зато хвалили часто перед строем,
Поскольку мог без промаха стрелять.
Бывало на спор и подковы гнул,
А уж когда дошло до рукопашный,
Смеялись все: «Ты, мол, и так-то страшный,
А уж в бою так полный караул».
Не подфартило. Встретился с осколком.
Споткнулся, завалился и упал.
Не знаю даже сколько пролежал,
Но чувствую, что кто-то тащит волоком.
Девчонка-санинструктор. Ну, беда!
Ну как она дотащит, право слово?
А немец с миномета лупит снова.
Шепчу: «Беги, дуреха, ты куда?
Росточком - не достанешь до плеча,
Полста кило от силы наберется.
Меня тягать мужик-то не возьмется,
А тут ползет, мой центнер волоча…
Не вытянешь, зацепят, уходи.
Зачем мне этот грех еще, послушай?»
А эта отвечает: «В Бога душу,
Заткнись солдат, а лучше помоги».
Так под обстрелом, матеря весь свет,
Ныряя по пути во все воронки,
Меня тащила юная девчонка,
Не слушая горячечный мой бред.
Не знаю как, едва уняв мандраж,
В траншею на руки к своим уже упали.
Меня в шесть рук на плащ-палатку взяли
И к остальным подстреленным в блиндаж.
Потом санбат, подняли доктора,
Очухался и за полком вдогонку,
К своим опять. Все вспоминал девчонку,
Хотел сказать: «Спасибо, что смогла!»
Майор, мне абсолютно незнакомый,
Мельком на документы бросил взгляд,
Добавил: «Повезло тебе, солдат.
В расположение. Знакомиться по новой."
Аж руки затряслись, достав кисет,
И от чего теперь намного горше?
Вернулся в строй… А роты нету больше,
И девочки той самой больше нет…