Серо - подтверждение закона всемирного настроения.
Ноги, подчиняясь многолетним инстинктам, измеряют асфальты отрезками от тепла до тепла.
Тело радуется оному, как положено трудовому телу, не избалованному офисной сонливой стерильности с её бесконечными паузами, измеряемыми сигаретами...
Предстоящая неделя высится удавкой бесконечности, нависает тучею.
Грустно.
Дело не спасает кофе, а только добавляет чувство круговой обороны.
Мобильник постоянно вздрагивает от звонков из моего ближайшего будущего : надо сделать, успеть сделать...
Жизнь – хлопотная штука, окруженная музыкой времени.
Она неуловима, как пыль, запах или взгляд. Царапает, кусает и потом зализывает, самодовольным котом, наигрывает на арфе нервов или у кого, что осталось от них.
Она во всем. В кичливых бетонах зданий, в стальных гусеницах метро и на бесконечном асфальте- грязных бинтах человечества.
Идут по Тверской тромбоны, свирели.
Идут даже те, кого вряд ли хотели
Видеть и в более лучшем достатке.
Не всем достается место на грядке.
Идут , подметая асфальты устало.
Кому все досталось, кого все достало.
Кому бесконечных колец будет мало,
Себя разжигают вместо сантала.
Загорая в лучах наружной рекламы,
В лазерных взглядах уверенной Дамы.
И не уверенных хватает тоже,
Что быть уверенным лезут из кожи.
И в мегатоннах тепла и бетона
В шахты дверей бегут миллионы.
Безналично - кокетливо распахнутый ворот.
Это мой город. Мой город.
Рассвет вваливается, опоздавшим на урок старшеклассником: ярко, нагло и не радостно.
Появляются краски, пока ещё выцветшие, как в ламповом винтажном (слово то какое завернутое винтом) телевизоре, но уже это не важно.
Как не важно “ вчера” , “если бы” или “чуть- чуть”.
Они, словно мелочь, отягощают карманы памяти.
Остаётся важным лишь “сейчас” , расписанное по минутам - нотам настоящего .
Мой город богат и кладбищенски беден.
Яростно ярок, болезненно бледен.
Хлещет коктейли фонтанов и птиц.
Чертит границы, не зная границ.
Моет слезами мои тротуары,
Спит с молодыми, ладит со старым.
Куполами уверенно тычется в небо.
На завтрак - любовь, на ужин - плацебо.
Но "вчера" камнем влетает из мобильника жеманным ангельским хихиканьем, безвкусными новостями, притворными небезразличием, плавно перетекающими в задабривающее мурлыканье.
Театр по телефону.
Минуты хватает, что организм всеми своими белками и аминокислотами жалел, что существует не во время нарочных и посыльных, и почти сладострастно представил это, с позволения сказать действо, закатанное в полотно бумаги, перевязанное чем- то розовым.
Ответные слова невпопад, неловкие паузы мостиками соединяют эти две параллели, которые почему-то пересекаются...почему- то.
Я ощущаю себя просроченным лекарством от чьей то скуки и одиночества.
Не выразителем надежд.
Через минуту не хочется вспоминать содержание разговора, через две -я уже и не вспомню.
Может у меня на лбу написано, что я ей всегда что то должен?
С интересом разглядываю себя в зеркало заднего вида.
Отсутствие надписи торжественно констатирую матным словом, скорее для самоуспокоения и самоутверждения перед самим собой.
Его нет, но она его видит...
Машина покорно завелась и собакой по- рыкивала...
Забрасываю Джорданом телефон "в никуда".
Совсем светло...
Город суетливо одевался, подкрашивался, глядя в зеркала луж...
Но я уже не слышу его всемогущую музыку.
В голову лезет легкомысленная шелуха, обеззараживающая мозг.
Я ничего боюсь, я никого не боюсь, пока...
Живет в моей ладони твоя рука.
Бежим?!