Auschwitz 1935
розы пахли розами
/не экскрементами не рвотой/
скрипка звучала
/не визжала когда выжигают ноты/
что удивительно - трава зеленела
/не чернела как сгоревшая шкварка/
погода великолепная
/не холодно не жарко/
сквозь звёзды кто-то смотрел
/наверное ещё добрым взглядом/
богоматери протягивали на муки детей
/это потом молили не надо/
вообще ещё ничего не творится
наслаждаемся тридцать пятым
шипящее начало имени городка
превращаясь в ШОА*
/становится термином отдельно взятым/.
* шоа (ивр.) - катастрофа
***
Шагал
Мы пролетаем над землёй
зелёной, тёплой. Трав густой,
не запах, дух стоит недвижно.
Еврейский мальчик плохо стрижен
и плохонько одет, но весел,
бежит к реке. Отрывки песен
ни в лад, ни в склад гундосит громко.
Вот наземь лапсердак, ермолка,
исподнее от старших братьев,
рубаха из девчачьих платьев.
Где кожа светится молочно,
веснушки въелись в спину прочно.
Пах обжигает ключ студеный.
Нас видит в небе. Изумлённый,
взмахнул рукой уже в падении,
как кистью.
Было озарение –
летели бесприютно души,
держась за руки.
Мальчик слушал
и слышал ровный гул печей,
и тихий плач, ещё ничей,
сочился, будто дым, сквозь щель…
"Шма Исраэль!"*
*главная и самая первая из известных библейских молитв - "Шма Йисраэль" ("Слушай Израиль"), с этой молитвою евреи идут на смерть, это первая молитва, которой учат ребёнка.
***
Ангеля
Ах, Ангеля,
кудри твои, словно лентой, подхвачены ветром.
Скулы подкрашены жарким декабрьским морозом.
Скажешь "твоя" – и аккорд семиструнным нервом,
дрожью, ознобом острым, желанною дозой
в кровь. Разбиваешь сердца, как ребенок, случайно.
Голос мой ноты глотает в гармонии гнева.
Горечь цикуты в чашке свежайшего чая,
так горчит золотая корица, Ангеля.
Вкус поцелуя взрывает последние стены.
Белой французской ванилью, сахарной пудрой
Дева окутана в центре рождественской сцены,
тихие входят волхвы - приношения скудны.
Цветом, и светом, и запахом память ведома.
В теплой кондитерской чаша "миндаль в карамели".
Имя не помню своё. Ни отчизны, ни дома.
Только варшавское гетто
и кудри Ангели.