Он на столе в пыли стоял... и был пречист
историей своей, не то что всё живое.
Не миротворец в нём, но и не скандалист
пел ночью о души исколотом фарфоре.
Фигуры голос слаб, отчаян... но красив.
Его бы донести... Да некому и нечем.
Так резал без ножа, ни разу не спросив,
запретный свет звезды, закатами на плечи
ложась, и в тот же миг включался каждый шрам,
вскрывался каждый нерв под тяжестью от страха
раздавленным не смочь найти дорогу в храм...
Но в боль впивался лёд: луна меняла плаху.
Чуть легче, чуть скромней её холодный взор
и равнодушнее, чем волны на прибое...
Погибший жизнь назад от выстрела в упор
не вырвется без крыл, не переступит горе.
Он ничего не знал. Был прост. Пахал в саду.
Не трогал никого и не мешал покою.
Каков же тот садист, что вмиг решил судьбу?
Кто ж мастер, что поднял и вынес с поля боя?..
Руины. Полночь. Стол. Надсадный чистый звук.
Нет тех, кто мог любить, смиряя зной и стужу.
Откуда ни возьмись - шаги, сиянье рук
нашедшего, и вздох: "Вот ты-то мне и нужен..."