Мой дальний свет, осколочное чудо, годящееся править шрам как путь, давай я докричусь, когда не буду, а лучше домолчусь когда-нибудь? Теория шести рукопожатий для нас с тобой сужается до двух, и я могла бы жить и не бежать, но
жаль —
мой бог оглох, а страх распух —
всё как всегда. И белый снег мне пухом когда-то ляжет под ноги, дрожа, я перестану собираться с духом на похороны ржавого ножа, застрявшего в глубоком подреберье, где, как в колодце, плавает луна,
и стук,
и — никогда тебя за дверью,
ведь я стучу сама,
порой — со дна.
Моя тоска, уместная, как дервиш в районе однопалубных хрущей, послушай, только ты меня и держишь — не знаю, что ещё и как вообще. Случайный образ, врезанный как фото, на память и на самый крайний стих, как будто я стою у эшафота, ещё не зная цвета глаз твоих.
Зелёный —
свет
на ближнем светофоре.
Сигналит пробка — ноги отнялись.
Я точно проиграю в этом споре — взирая вдаль и презирая близь. Нетрезво балансируя на шаре, за сердце, как за выключатель тьмы,
хватаюсь —
и однажды не нашарю.
И это всё, чем стать могли бы мы.