Каждое лето мы ездили
к бабушке, в Грозный,
я до вагона
тащил на себе чемодан.
Трогался поезд, рыдая
гудком тепловозным,
и дребезжал на столе
позабытый стакан.
Грозный готовил давно
долгожданную встречу,
ярко светил фонарями
вечерний вокзал.
Бабушка плакала,
дед обнимал нас за плечи.
Я, как всегда, деловито
родню утешал.
Каждое утро
я нежился
в мягкой постели,
долго обдумывал
план предстоящего дня.
В кухне, облитые маслом,
оладьи шипели,
и, подрумянив бока,
ожидали меня.
По вечерам мы глазели
на город с балкона,
на горизонте далёком
пылали огни.
Быстро темнело,
и город светился неоном,
и пролетали
счастливые летние дни.
Мы целый день во дворе
с пацанами гуляли,
в гости друг к другу ходили,
и пили там чай.
Близилось лето к финалу,
и мы уезжали,
чтобы оставить на время
наш грозненский рай.
Нам выдавали в дорогу
еду и варенье,
бабушка снова рыдала,
и хмурился дед.
Он неумело
дурное скрывал настроенье,
будто бы мы уезжали
на тысячу лет.
Лёжа на полке,
смотрел я, мечтая,
в окошко,
как в бесконечность неслись
на столбах провода.
Поезд качало, и было мне
грустно немножко.
Я и не знал,
что уехал домой навсегда.
Знать бы тогда,
что изменится всё
очень скоро,
поезд уйдёт, и уже
не вернётся назад.
Будет готовиться к бою
Кавказ непокорный,
детский наш рай
превращая
в дымящийся ад.
В Грозный уже никогда
не приеду я в гости,
город с тех пор изменился,
и люди не те.
Бабушка с дедом давно уж
лежат на погосте.
Некого больше искать
в городской суете.