Нет, я уже не тот красивый дуб - я доска.
В сердце моём выстрогана тоска.
В корни мои выстрелена печаль.
Тёмных плеч изувечье моих не укроет осенняя шаль.
Горе смерти лесной, смерть высоких дерев –
двусторонний топор, острие буквы «Ф».
Только щепки на месте великой земли –
да и те напоследок сожгли.
Я теперь обращусь в неказистый комод,
и его через год мутной кровью зальёт,
застрелившись, хозяин туманных болот
на свой сорок четвёртый год.
Мне достаточно крови священной моей,
и не буду я впитывать слабость людей:
даже в теле такого вельможи
вместо духа – мешок из кожи.
Будет горько рыдать надо мною поэт,
астроном будет думать о тайнах планет,
будут ставить компот, сигареты тушить
о души моей мёртвую ширь.
И под самый конец я забуду о том,
как я жил и любил в чистом доме родном,
как на ветви мои прилетал соловей
и баюкал моих желудей.
Позабуду о том, как я рос сотни лет,
отмечая шуршанием листьев рассвет,
оперенье терял, и шумел на ветру,
и не знал, что назавтра умру,
что я буду лежать, поражённый огнём,
согревая кого-то последним теплом,
и страданья мои обратятся к утру
в чёрный дым да седую золу.