Сборник всего, что написалось по мотивам еще одной форумной ролевой.
Много о войне и печали - меня от них так и не откачали.
____
Блатная сказочка:
Бикфордов шнур — никак не пуповина:
Будет взрыв.
Кто сам себя не любит — тот уныл,
А в сумасшедшем доме "Ад-Земля",
В числе таких оказываюсь я.
Вдыхаю воздух и отсчитываю бит
Мелодии звучащей на миноре
Спасен блаженный?
Нет — вчера убит —
Трубят во всех дворах Иерихона.
А я ложусь, закрыв глаза,
на дно.
Вся жизнь как чёрно-белое кино
Уходит на константу истерии.
Всех нас кармически недолюбили
Раз.
Страх порождает страх.
Грязь порождает грязь.
А нас слепило жадностью и глиной.
Я не тебе, я — не твоя,
Но силы
Стать против и всё высказать...
Найду?
Нет, я в бреду:
Ложусь ничком, польстилась на гроши.
дыши!
Ну!
Громче!
Через боль —
Дыши!
* * *
Альве
королевна, царство твоё — лёд, и невредимым никто не уйдёт
От войны и печали
Знаешь — о главном молчали, пока ты лечила, срезая багровую грязь бинтов
Королевна, каждый, по-своему, и в дамках, и пешка:
Жизнь подарила, в насмешку, и тепло, и свидание со злом
Это, конечно, берет на излом -
Ты скручиваешь сердце своё в упругий щит,
Да только зима кричит
Голодной метелью, пустою постелью, разрытой могилой
Королевна, королевство твоё не пахнет ни мирой, ни сандалом
— ты сама от силы своей устала?
На ладонях — осколки битых кристаллов
— ну а если бы все начинать сначала?
— я бы вновь королевною льда стала
* * *
Генри
ты — рыцарь. И доспех твой, твоя броня — огрубевшая кожа
Говорят, что преступником нужно родиться
Сызмальства злиться, бояться, бредить
Ты — разменявший сады на плац...
Многих ли ты казнил, миловал, спас?
Кто тебя судить будет, если огонь не угас
Если, сквозь подвалы, темницы и города,
Когда глаза — бестревожные камни, а взгляд — слюда
Ты шёл на запад, на север, прочь
Никто тебе не пытался помочь
А ты — все же, рыцарь
В темнице томился и камнем стал
Только в сказочке это — начало начал
Среди осени, меж листопада и скал, детей искал
Чтобы выучить их и спасти
Если сердце твоё из камня — скольких может оно вместить?
* * *
Сворачиваешься клубком под одеялом.
Тебе было плохо, теперь стало воздуха мало.
Кусаешь себя за ладони, чтоб не кричать.
По миру бродила жестокая сука Любовь — она начала считать.
Раз — выворачивает костями наружу, душою навзрыд, то ли просто покалечен, то ли уже убит
Два — путаются мысли, голова пуста и темна. Дали бы выпить — выпить бы все до дна
Три — не спрашивай, что внутри. Анальгетика от этой боли не придумали все поколения, не можешь и ты
Четыре — очерчиваешь штрих пунктиром заградительную ленту к себе, танцуешь во тьме
Пять — лучше бы этого никогда не знать.
Сжимаешься в кокон, свиваешь из своего молчания щит.
Но он трещит, разламывается на куски.
Посмотри на себя, посмотри.
Это кто так кричит?
* * *
Лия пишет Господу в разлинованную тетрадь:
— Дяденька Боженька, сколько-то можно гнать?
Это ведь не вписывается в формулы ни добра, ни зла?
Ты зачем целое человечество превратил в козла,
Отпущение которому — порченой кровью, от горла до паха
Дяденька Боженька, ну зачем возводили плаху?
Ну почто это все? Почему? Для чего?
Будто бы ты забыл, что сына твоего
И казнили, и отмолили миром
Между взрывов
Расцветает кровавый цветок.
Лия пишет Господу — п о п е р ё к
Лие шестнадцать
У нее впереди еще целый поток писем к богу
Маленький воин собирается на Дорогу
Бог читает письма
Закрывает глаза,
курит
"Посмотрим — до какого удара хватит ей гонору или дури"
* * *
Здесь снова обещают холода
Надежда на весну теплится ярче.
Погода злит. Так было не всегда
Но сложно вспомнить как из настоящих
Пожарищ сердца
мы
выбирались
в лёд.
Здесь снова обещают стылый мрак
И так упрямо верит кто-то в солнце
Как будто позабытое вернется,
как будто в этом есть какой-то смысл.
Здесь обещают снова, что любовь
Отчаявшись, обиженных оставит
И с нею, не прощаясь, перестанет
быть рядом
ожидание чудес.
Здесь обещают.
Много обещают.
Грозят исполнить страшные прогнозы,
Да только в мае грозы — просто грозы
...А слезы,
коль не высохнут — сотру.
* * *
...и дождь идёт. И мы под ним одни
Повенчаны молчанием? Судьбою?
Не знаю я, что говорить. Пойми —
Как будто все случилось не со мною
"Люблю" горит отчаяньем в груди
Не прокричать, не убежать отсюда
Пусть дождь идёт. Пусть глушит он шаги
Кто я тебе? Знакомая? Причуда?
Я так хочу сказать, но меркнет свет
В глазах... и фонари погасли тоже
Ты знаешь дни, сияющий зенит
И славы, и любви, но смерть тревожит
Всех подвела война, перечеркнула
И в синеве тех глаз напротив — боль
Молчу, теряюсь, что мне делать с чудом?
С проклятием? С тобою, о А.Л. любовь?
* * *
Ты стоишь на старте — горят ладони
Ни свернуть, ни выпрыгнуть с полпути
Просвистевшим ветром в ушах, погоней, сердца грохотом...
...Детям до -надцати
запрещается! Воспрещено."
Ты подныриваешь, отбрасывая веретено,
выдергиваешь у мойры из рук нитки-кружево
слишком в жизни всё перегружено.
В этом мире, детям до -надцати не обогнать и не расцвести вполсилы
пьешь только спрайт с нимесилом,
когда-то должно повезти.
Детям до -надцати — разбитые коленки, качели, грёзы
будущее будет слишком поздно, чтобы о нём мечтать.
Детям до -надцати
Нужно всех обогнать, впрыгнуть в горячий поезд, летящий с обрыва
Детям до -надцати война перекроила, перепрошила
все ОСи
Детям до -надцати
Хоть неси поучительный бред, не неси — выберут сами.
Ты стоишь на асфальте, рядом лыжи и сани.
Улыбаешься солнечно, смеешься звонко
В руке — фотокарточка ребенка.
Кто на ней, перепрыгивающий горящие мосты?
Может быть — ты?
* * *
Отсняли сцену — перерыв?
Его не будет.
Не подадут на белом блюдце ни чашки чая, ни сигар.
Наш режиссер вчера устал, сегодня совесть он пропил.
И, вроде бы как не дебил,
но всё,
что приключилось,
— не к добру.
Сюжет жесток.
Отсняли сцену и еще — "мотор"?
...такое не-кино, а — жизнь.
Держись.
На снегу ли, песке, мраморе или глянце — кровь.
Не хорошо и не спортивно плакать, когда ты, кажется, герой
А то, что всё случилось с нами — не продадут в эфир...
...Истасканный до дыр бронежилет
Пустая кобура. Разбитые очки. Рассыпанные ампулы, таблетки.
Весь мир — нимфетка злых и жёстких игр.
Нас выпустят в народ, как заводных зверят из клетки,
Вот только наше дело — погибать.
Раскрытой грудью защищая жизнь.
Пустая смятая постель, разбитый кафель ванной, зеркала,
В которых больше ты не видишь смысла.
Улыбка белая, как те вершины Альп, где мы не отдыхали,
А служили.
И разве нужно тем, кого послали на убой,
Кого закрыли в ледяной воде, в могильной глыбе,
Всё вспоминать, всё помнить
...И продолжить бой.
А если в сердце боль, а вместо правды — роль;
то радуйся:
живой?
* * *
Для Max Carter
Ладони горят не от пламени, а от жажды.
Мне бы снова тебя обнимать и любить — вечно.
Вспоминаешь ли ты, моя милая, наши клятвы,
Вспоминаешь ли ты наш последний вечер?
Он стоит — вот широкие плечи, спина — ровно. И в глазах только воля к правильному пути.
Три аккорда до вечности, может — молитвы Богу? Только Бог вчера вышел и не смог в этот мир прийти.
Он стоит, называя по-памяти имена и клички. Алфавит целый тех, кто был с ним, а потом — умер.
Это эхо войны, это воля войны... жить — привычка? Для него — это поиск, пока не звенит зуммер,
За которым тот голос, что он лишь во снах слышит.
Наш прекрасный мирок, где и сын, и собаки живы
Снится мне очень часто, но прошлое не вернуть.
Я уверен — смогу отыскать, уберечь тебя, не покинуть
Никогда уже не покинуть. Я к тебе давно выбрал путь.
Он идёт через битые трассы. И мили... всё ложатся под ноги ржавеющей кровью врагов
Или даже друзей, что в заклятом "котле" сгинут — всё сгорит на войне, в распроклятой войне...
Где б еще найти силы? Он идет, рядом щен косолапо плетется, это тоже любовь, среди пламени и пустоты.
Он идет через боль, заслоняясь ладонью от солнца, может, шепчет во сне:
"когда будешь здесь рядом ты?"
И ладони горят... Да, от пламени, да — от боли,
Мне бы снова тебя обнимать и любить — вечно.
Вспоминай, моя милая: мы навсегда с тобою.
На безымянном — кольцо.
Это наша с тобой бесконечность.
* * *
Кружится, воет, хлещет дождями небо,
Может, от холода... может, от ран — больно
Мы еще живы, а если и сдохнем, значит,
Кто-то там сверху теперь приказал "Вольно!"
Пеплом все небо, а до Стены — мили,
Сотни и тысячи жизней, считать трудно.
Всё, в чем клялись, ещё остается в силе,
Убить, но не сдаться. Влачит жалкий свет утро —
В котором наш долг еще не отмечен в смете
И в личное дело не вписан — прочерк.
И теплится небо, кружится горелым ядом,
В колонке напишут, что был в этом смысл, принцип...
Мы здесь отстоим. И нам не баллад надо,
А чтобы грозою крови война прекратила сниться.
Ну, а война не любовница — всё спишет и всех забудет,
На сувениры растащат и синее знамя, и гордость, перья.
И побегут осторожные — над плитами флаги тлеют
Нет всех — кто стоял в авангарде, и кто — с краю.
— Что снова пишут?
Кто там, ну, на мертвом камне?
— Кажется... ренегат
— А зовут-то?
— А черт его знает!
Сизое марево дымкой всё вьется-вьется.
Не повезло нам с выбором и эпохой.
Может, всем тем, кто пойдет по нашим осколкам...
Будет не так сгорать небо над головою.
* * *
Коли тебе чекати марно, то що мені до тих людей,
Що, зосліпу, все лають, скаржать, як ніби подуріли вщент -
Очей не бачать тих, що поряд. І тиша падає на все
Коли тебе чекати марно, коли твоє життя тісне... для мене
Скиглять вовчі зграї: на серці, битому журбою,
Бо все, що є — пташиним граєм, мене обходить стороною.
З-за обрію палають зорі — такі ясні, та їх не треба;
Коли в моїм дівочім горі халепа стелиться до неба.
І горе кличе, ніби поруч одна нудьга та каяття
Коли в коханні занедбали... нащо тоді таке життя?
Коли в житті твоїм немає мене, та є життя чужі..
Чи право маю я чекати?
Чи відповість там хто мені?
Чекаю. Обрію наосліп веду рукою серця знак
Нехай ти знову не зі мною, але ти Є
Хай буде так.
Перенудьгую, переплачу — зійду з доріг за небосхил
Нехай хто баче, чи не баче
Як зорі падали до ніг.
* * *
Никаких потерь, никакой вины
Только снятся, до боли, странные сны.
И весны нам вовек не видать.
Чёрный хлеб и пустая тетрадь.
Перепутаны письма в конвертах,
Это лето дождями пропето.
Никому уже не обнимать
Сладких трав полевые букеты.
Обесцененный ворох обетов,
Разоренное море надежд:
Облетелой листвой по паркету
Прошуршали шаги стылых лет.
Междометия вместо тревоги;
Вдоль дорог изразцовые девы.
Перепачканы радугой ноги
Или то лишь бензиново море?
Я шепчу, обращённая к небу
Как ещё в этом мире не-жить?
Это просто мои миражи?
А надежды — ну...
Где вы?
* * *
А в это небо звёзд не завезли: темно. Ни зги не видно, ночь глуха, повинна
И, собранные в горсть, в тисках, мечты
Немеют.
Режешь пуповину
Своей неволи и своей судьбы.
Обласканные воронами руки, исколотые трубками шприцов,
Не знают ни свиданий, ни разлуки,
Так научились выживать — меж спор с собой и миром, без печалей с виду.
Никто, на ком сошелся проданный закон, не знал, что нас назначат в кличку "суки!"
Мы просто жили, выжили...
Как спорт — кому-то бег по лезвию от смерти, кому-то жить в котле земных печалей.
Меня вчера почти_не_откачали
Сегодня я кого-то да спасу.
И меж Стеной и Рождеством, что толку?
На взгляд немой и кроткий у ребенка, в итоге — зев чернеющих орудий.
— Кто же нас судит?
— Судят люди.
Те самые, что с нами разделились. Мы их любили, холили, гневились. Мы были равными, ну а теперь — закон
"Один и против всех."
"Ты нам не тот, кто был, а значит — сгинь!"
Я зачинаю ненависть в груди. Она цветет и чешуей крепится.
И каждое звено — чужая смерть.
Могла бы жить, могла бы веселиться,
Но я решаю — тоже умереть.
Такой закон, здесь жизнь не завозили, но мы — любили, любим и любимы.
И если мир не рад, и если чёрт как брат,
То может "Ренегат" — то не клеймо, а имя?
Кто нас спасет, раз преданы своими?
* * *
Норману
Дагерротип несбывшейся мечты зажат меж карт "фартит" и "будет больно"
При перегрузке этой высоты не хватит времени, чтобы кричать "Довольно!"
На этих рубежах придется постоять, с дискантом шансов "сто на единицу"
И итоге blood рифмуется на "****ь" и по ночам опять мне будет сниться
Единственный отряд и шесть* сердец, грохочущие каждой своей ролью,
Я выбирал не "пробовать" — "суметь", и просчитал, что будет и со мною...
И просчитался — высота не та. Стократ больнее и страшнее дальше,
Я нажимаю на курок едва, кому-то помолиться бы, но, чаще
В попытке жизнь загнать за сигаретный дым, догнать свою беду и выстрелить ей в спину
Я выбираю Жить, с пеленок до могилы, хардлевелом — тащить с собой других
Я не могу — один. И не желаю больше.
И рядом — люди, люди... и они
Так часто не считывают дальше шага,
Что мне... за них идти?
Или стоять, ловя их над обрывом?**
Но книги пишут те, кто не поймал,
А я своих — поймаю. И не выдам.
Я за своих не раз уж умирал
Дагерротип сбывающихся грез — цифровка "Всё окей" в шесть смс-ок"
* * *
Господь, меня слышишь, приём?
Господь, меня слышно, ответь!
Здесь кровь жжёт цевьё
И нервы скрутились как медь
На про-во-ло-ку
На растяжки.
А дальше — дымы и дымы...
Господь, для кого же ты гаже?
Они или заново "мы"
должны нахлебаться и сгинуть?
Дурною водою из бед.
Господь, может хватит?!
Там ГИБНУТ!
Прием, штаб, центральный, ответь!
И боль застилает глаза
И хочется просто застыть
И неба пусты голоса
И радио хрипло звучит
Уже на приёме никто
Уже и на связи никак
Мы выбрали горе своё
Не выбрали только вранье
Наверное, за то с нами так
И кружится мир под ногами
И некого больше спасать
Спасенные встали рядами
Нас вместо ушли воевать.
* * *
Этому городу пошел бы вид сверху: с бомбардировщика.
Этому городу идут дымы фабрик и кострища у мусорных баков;
Этому городу товарным знаком "кромешный ад" был бы впору
Я воспитываю и лелею здесь свою свору.
Недолюбленные дети вырастают в волчат.
Недолюбленные дети о многом молчат, сжимая крепче кулаки, рукоятки, биты
Все, кто не были убиты войной случая, убиваются человеческой ненавистью
И здесь я — ас.
Стольких выпестовал, пронес мимо чужих глаз
и спрятал в общих могилах неугодной печали
Хотя бы один единственный раз кто-то,
Кому пошла бы белоснежная котта и меч архангела,
Присел рядом, у водосточных труб
Закурил, смахивая дым с пера, и спросил:
а об этом ли ты мечтал в детстве, Уилл?
* * *
Что ты помнишь?
— ночь, свистящий ветер
и меж рёбер тихо-пустоту.
Что ты помнишь?
— не была в ответе ни за кого
и писем не прочту
Что ты помнишь?
— чтобы помнить надо измениться
надо кем-то стать и что-то знать
я врастаю в мир как небылица
я лечу за ветром, чтоб упасть
что я помню — холодок подвалов
трос чужих и всперенных сердец
кажется, кого-то я любила?
кажется, всему пришел конец
что я помню? Робкий всплеск иллюзий
что я помню — имена без дат
что я помню — что меня толкнули
в долгий ящик без координат
Что ты помнишь, девочка из глины?
— что я помню — боль разбитых рук
я не помню, что меня любили
Но зачем-то вспоминаю вслух
те слова, что мне не говорили
я не помню, может быть убили,
может быть, убила, может быть…
это я колодцы отравила
я не помню.
нужно ли любить?
* * *
Дело вовсе не в "вилках" или "орлоголовых", понимаешь — бессонница, ни черта и не видно; и дым кострОвый нас пропарывает не в такт. Понимаешь, все дело не в сторонах или взглядах - на репите финалом жестокой игры. Потому что у нас — лесников из породы псовых, даже крик от грудины идет не так.
И на треск всех раций хватаем ружья, вместо формы — гражданка, в кармане ноль. Хоть ты тресни, а вынь да положь по факту, как скакать через жизни из боли в боль.
Понимаешь, что дело не в "вилках" и "орлоголовых", когда пуля пропарывает, до поры, не твою еще голову, а соседа — вот и дело в жестокости суки-войны... Засыпаешь, сжимаешь горячим бредом, беспричинную жажду любить хоть раз. Кто тебя еще вспомнит, как ты соседа, кто тебя ещё вытащит, если сам не спас.
Понимаешь, а слова всё равно, что на фарш ягненка — жмых и выбросил, сьел-забыл. Когда Смерть тебя в танце не раз сложила, можно даже не краситься и не сторожить.
Попадали ли в лоб, или, может быть, слева в спину — а итог всё един — снова в клочья, на части, коль свезет — сошьют, так и быть, подставляй тридцать три несчастья, остальное навесишь сам.
А потом выдыхай и ровняйся на лес свой шире — разведи уже плечи, сведи оскал, манны с неба не будет — любись-ка, сына. Кто за первую вылазку в дальний рейд по хребту не сломан, дальше точно бессмертен на ночь или, может быть, два часа.
Выдыхай, резко жить запретить нельзя уж. Открывай настежь окна, люби весну. В темноте всё равно, и в дождя потоке, никому не свезет отойти ко сну.
Это мнимо — бессмертие, жажда выжить, понимаешь — пропарывает не в такт.
Кто тебя снова штопает алой раной, что потом бессонница, маета.
И соскальзываешь в эту бездну — ни жить, ни в дымину пьяным
Два мгновения, чтобы сглотнуть, отозвавшись равным.
Два мгновения? Три?
И секунда дна.
* * *
(18.09.2019, зафиксировано, писано ранее)