Мы сегодня живём почти в новой стране

Дмитрий Ильичёв
Мы сегодня живём почти в новой стране,
Нет окраин, республик - привыкли вполне,
Нет сапог и усов осетина,-
Много хлеба и сыта скотина.
У нас мало друзей, зато много врагов,
Газа, нефти оружия и дураков,
Все пасуют когда мы играем
И шутя Конституции правим.
Много бедных, духовно же каждый богат,
Наш Франциск постоянно во всём виноват,
Любит Родину-мать и природу,
Но не может улучшить погоду.
Что с царём повезло нам весь мир говорит,
Обнуляет, мотыжит, надежду дарит,
Опасаемся только простуды
И прихода ко власти иуды.

20.11.2020

В конце бухаринского письма Сталину была приписка: “Пастернак тоже беспокоится”. Упоминая Пастернака, Бухарин, видимо, хотел сказать, что судьбою Мандельштама обеспокоен не только он и что его беспокойство носит не личный, а, так сказать, общественный характер.
Получив записку Бухарина, Сталин позвонил Пастернаку.
Существуют десятки вариантов этого знаменитого разговора. От разных рассказчиков, друзей поэта, его супруги. Общий фон и контекст этого разговора, который точно никто не мог воспроизвести со стенографической точностью, складывался из разных обстоятельств, жизненных ситуаций и воспоминаний людей — непосредственных участников и свидетелей событий.

Начнём с того, что Пастернак, как и все нормальные люди того времени, панически боялся Сталина.

Редкие приходы Мандельштама к Пастернаку на вечера, когда собиралась большая компания, были неприятны семье. По словам супруги, Мандельштам вёл себя петухом, критиковал стихи Пастернака, перебивал, читая свои, и разговаривал с Борисом как профессор с учеником, был заносчив и резок.

Дружба поэтов не состоялась, и они почти перестали встречаться.

Однако Пастернак признавал его высокий уровень как поэта. Вскоре, когда Мандельштама арестовали, он моментально обратился к Бухарину, прося его заступиться за коллегу по цеху.

Когда раздался звонок Сталина, Пастернак сначала подумал, что это розыгрыш. Но взяв трубку, побледнел, поняв что это не так.

Говорят, что Сталин спросил почему он хлопочет за своего друга Мандельштама, а Пастеннак ответил, что дружбы между ними никогда не было. По другим версиям, говорил также, что плохо слышно, потому что он говорит из коммунальной квартиры, пытался сменить тему разговора, предлагая вождю поговорить например: «о жизни и смерти».

«Конечно, он очень большой поэт, но у нас нет никаких точек соприкосновения»,— якобы говорил он.

— Но он мастер? Мастер?— настойчиво спрашивал Сталин.

— Да не в этом дело.

Это был ответ человека, панически боявшегося навредить себе даже неправильным звуком...