И все погибло, когда я умер,
Остались только кошки и совы,
И акулы да кистеперые рыбы вышли на берег,
Как собаки сбились в стаи...
© Константин Ступин
На заброшенной улице жгут сорняки до утра.
Надышишься - и прилетит махаон Маака.
Иннокентий Давидович кушает сервелат,
Смотрит в окно, как танцуют на листьях маки.
Наливает и пьет. Иннокентий - без головы.
За оскорбленье чувств верующих кентавров
(А он лишь спросил: Бог - из мяса или травы?
У кентавров святых поболее, чем у мавров?)
Ему оторвали голову. Что потом?
Директор госпредприятия написал: "Шалом!
Завтра субботник. Грабли свои берем".
Уточнил Иннокентий: "Тридцать сребреников на еду
Тоже с собой? Или, как встарь, дадут?"
Оскорбился начальник, приехал быстрее лани,
Оторвал подчиненному обе длани.
Опосля поостыл, на бутылку взглянул: "Налей!
Без валюты, только рубли. И можешь быть без граблЕй".
Остался Давидыч без рук, без голоса...
Налил силой мысли, сел в позу лотоса,
Внутренним взором мир сканируя.
Пришла жена,
учительница православного конструирования.
Иннокентий шутит: "Бонжюр, Парвати!
Как там в Делийском патриархате?
Запретил панча-таттву бабаджи Кирилл?"
Били, били жену, а супруг - добил.
Уцепилась в безрукого хваткой бульдога,
Оторвала затекшие в лотосе ноги.
Разбросала по миру ненужное тело -
И погасли вдруг звезды, небеса загудели.
Все погибло внезапно. Искрой блеснуло.
Только совы остались, кошки, акулы
Да кистеперые рыбы - как собаки.
И во сне дотлевал махаон Маака.
... Рыбы, дико толкаясь, вышли на сушу,
На заброшенной улице вышли на сушу.
Иннокентий Давидович был Пуруша:
Там, где части тела его упали,
Возникали народы, мечи из стали,
Письмена и ремесла. Вино и чай.
Храмы разных богов.
Но не Давидыча...