I
"Родимый мой край не виден нигде вдали,
и к вечеру солнце, а я одиноко иду".
Чэнь Цзыан
В доме темно, но сияет молчанье Твоё.
Не затеню его словом: бреду одиноко
вдоль по дороге, где вечером птица кричит,
солнце садится, и зреет в ветвях увяданье.
Ветер шумит, словно сыплют над домом песок,
окна закрою и лягу в своей пирамиде,
непогребённая. Утром восстану и выйду,
веря, что Ты возвратишься в положенный срок.
Резала сучья. Ещё далеко до корней,
сад выкорчёвывать – нету картины печальней
(пусть мы встречались тогда средь вещей изначальных,
но не хочу, чтоб Тебя называли при мне).
Всё образуется, вызреет, сложится в плод,
соком наполнится, страсть обретёт, как умеет,
встанет у речки и станет смотреть, как над нею
мне не являлся Твой образ и вновь не придёт.
II
В комнате светло, я не буду включать свет,
пусть он ползёт, карабкается по нашим лицам,
надламывает прутики теней,
свивает из них гнездо,
чтобы улечься там к ночи.
Пойдём домой.
Задёрни шторы: никому не нужно видеть,
как медленно, с тихим шорохом
увядает день.
Задёрни же шторы! Мы всё-таки включим свет –
ненастоящий, электрический –
пусть скроет всё, что мы носим на лицах
(печаль, и страх, и усталость, и ранние морщины).
Нет, эта маска ничуть не хуже прочих:
мы смотрим в чёрные квадраты чужих лиц:
светло ли вам?
С ветки на ветку
скатываются прозрачные капли
последних поездов
московского метро.
Кроны деревьев роняют удержанный свет
сочащийся между листьев.
Первобытная тьма пещеры.
О, как мне поймать мгновение,
когда резко включаются все фонари,
и улица захлёбывается янтарём, —
мгновение встречи с тобой!..
Единственное, о чём стоило сказать,
уже было сказано
десять веков тому назад:
что-то об отражении луны,
опускающемся в небесную воду.