Там желтоватая слегка
посуда в трещинах,
и руки в тёмных узелках
ещё не скрещены,
не отдыхают на груди,
не ждут отплытия,
покуда ангел не трубил,
там неприкрытая
недолюбовь глядела вдаль
глазами блёклыми,
а мир, потерянный янтарь,
сиял за стёклами.
Она не помнила числа,
и даже имени,
я тихо рядышком росла –
люби, люби меня.
Дарила ей календари,
с луной и зебрами –
хоть раз со мной поговори,
и были первыми
её последние слова
«меня запомните»,
что различимые едва
остались в комнате.
Как будто вышла по делам
по снежной кашице,
а вместо – новенький диван,
зелёный, кажется.