Я сам себе приснился, в чужой заснился сон,
Мгновенный как зарница, отпетый как шансон,
И зритель подозрительный, и звёзды-зеркала,
Прозрачные у зрителя не зыркалы – тела,
Пою себе, с улыбочкой, голимый дуремар,
Сквозной до неприличия, нейтрино, невермор,
Мираж воображения, чужая зябь и зыбь…
Такого поражения не мог вообразить.
Где вес, объём, где тайна, восстание большим?
Рассеянье, истаянье, светанье, белый шум…
Где все ристанья, полные неистовств, ран, каверн?
Худой как юность; молния, ветвистая как нерв,
Софитами просвеченный, сквожу на рубеже,
И некуда, и нечего, и незачем уже,
Мгновеньем вспыхнуть в гуще потусторонних чащ,
Стать вещным – статься в сущем,
Сущ непреходящ…
Наснится, наколбасится… да кваситься на кой?
Стою и улыбаюся, хорошенький такой.