Уходит жизнь, уходит безвозвратно,
укол в висок не страшен для морщин.
Лишь песенка со сцены ресторана
закачивает в кровь адреналин!
Когда-то занавес взлетал, как птица
и опускался только на заре.
Давно, ещё при матушке царице
и батюшке, отце родном, царе!
Сидели девушки и, просто, б..ди,
их дамы сторонились, как огня.
А мальчики, украдкой в зубы глядя,
меж столиков гребли, мошной звеня.
Купцы не знали слов браток и сударь,
а обращались вольно - человек.
И горько плакали, зовя паскудой,
не зная слов ни гей ни гомосек.
На сцене песенку в шесть рук лабали
и к ми бемоль тянулись пацаны.
Работали над телом вышибалы
под крик расстроенной седьмой струны.
А много за полночь, когда дымилась
скабрезность, выжигая черепа,
заре без ропота сдалась на милость
от водки мокрая весёлая толпа.
В конце скажу, но только между нами,
что золотник тем дорог, что был мал.
Всё видел я вот этими глазами
и, вот те крест, ни строчки не соврал.