На вороном коне под вой собак
Промчался странник черною стрелою.
И плащ, как знамя, реял за спиною,
Подбоем красным оттеняя мрак.
На ржавых латах пыль былых дорог
И на плече, как идол, черный ворон.
А за его спиной стелились мором
Десятки деревень и хуторов.
И вот под вечер въехал странник в град,
Где жадность и порок царили всюду.
Там каждый за наживу, ради блуда,
Своей Душой пожертвовать был рад.
Патриции рекою лью вино,
В объятиях гетер забыв о вечном,
Утратили былую человечность,
Забыв, что Небом всё предрешено.
А странник, затерявшись в суете,
Вдруг закружил, как будто от хмельного.
И, на дыбы поставив вороного,
Растаял черным дымом в темноте.
И вспыхнул мор, всех облачая в тьму:
Костры чумные заревом пылают,
И люди руки к небу воздевают,
И молят Бога усмирить Чуму.
Патриции, закрывшись во дворцах,
Жгут благовония, чтоб заглушить миазмы.
А чтоб сдержать простонародия спазмы
Всё объясняют волею Творца.
Порой бывает так и в наши дни -
Мольбы народа чужды для "великих".
И лишь среди чумных костров безлики
Вновь вспыхивают новые огни.
***
А царь, цепными псами окружён,
Плебеев всех считая за баранов.
Спокойно зрит, как разум заражён
Чумой, что льется с тысячи экранов.