триптих
1.
Сквозь белые крыши,
Конусы чумов,
Сквозь прозрачные дымы –
Высокие дымы моего стойбища
Торопливо просачиваетесь вы
Туда,
Где незамерзающие реки,
Туда,
Где незамерзающие озера.
Что ж вы так задержались?
Зима уже не только сзади
Настигает вас,
Но и спереди
Заметает холодным подолом
Проложенный другими стаями путь.
Ваши крылья
Уже загребают снежные вихри
И тяжело,
И больно
Хлещут меня в лицо,
Задевая и сердце.
О чем в страхе кричат молодые?
О чем?
О чем мужественно, но тревожно
Переговариваются бывалые гуси?
Ведь не впервые я слышу
Их прощальную песню,
Отчего же сейчас
Она так больно заполняет меня?
Отчего?
Может быть
Сегодня я сам
Как запаздывающая стая?
Сейчас еще можно взлететь,
А завтра будет поздно...
2.
«Когда я чувствую страх и одиночество, то все предметы вокруг меня становятся выпуклыми, шарообразными. Они накатываются на меня, давят и душат. Тело моё становится то очень маленьким и хрупким, то до того огромным, что задыхается от собственной тяжести. Я теряю ощущение пространства и размера. Не могу определить: крупней ли меня наш чум и какое расстояние до дышащей в моё лицо дымовой дыры в его вершине? Во сколько раз больше меня ладонь спящей рядом матери, до которой не могу дотянуться?
(Из воспоминаний о раннем детстве.)
Когда
Огромный клубящийся шар реки
В меня,
Как в соломинку хрупкую, пытается влезть,
Когда
Ствол одинокого облака
Долбит и долбит по звонкой моей голове,
Когда
Вечная мерзлота из земли
Сквозь плечи мои в сердце просачивается,
И солнце заледенелое
Морозом лютым язык и нёбо высушивает,
Неужели от одиночества сгину?
Неужели над озером, словно заря, не всплыву?
Одиночество?!
Когда
Олениху медведь задрал,
А оленёнок всю ночь
Возле озера жуткие звуки ловил.
Его состояние можно назвать одиночеством.
Когда
В диком пожаре лесном
Весь соболиный род погиб
И только один соболёнок
В дупле
Над рекою нависшего дерева
С обожженными лапками
Чудом живой остался
И всю ночь кашлял от дыма,
От гари,
От запаха палёной шерсти своих сородичей,
Его состояние можно назвать одиночеством.
Когда
Стальная ржавая петля
У ручья на тропе медведице горло сдавила,
А медвежонок всю ночь
Из посиневшего соска
Холодную кровь
Вместо теплого молока
Из вспухшего тела матери всасывал,
И мёрз,
И скулил,
И горячего дыхания просил,
Его состояние можно назвать одиночеством.
Когда
Старый оленевод
К чуму принёс медвежью шкуру
И медвежонка в мешке,
Когда сообщил оленеводу-сыну о том,
Что теперь спокоен за стадо оленей,
Самый маленький
Оленевод-внук
Глядел вдоль озера на рассвете,
Ожидая пропавшего оленёнка,
А рукой осторожно гладил через мешок
Урчащего от страха медвежонка,
Его состояние можно назвать одиночеством...
Но, если сегодня друзья твои
Тебя не поняли и не поддержали,
Если ты накричал,
Рассорился
И сам же прогнал их прочь,
Потому что чувствовал себя
В тысячу раз более правым.
Как смеешь –
Себе говорю –
Свое состояние называть одиночеством?
Подумай,
Раз, два...
Семь лишних раз
Хорошенько подумай,
Так ли уж непоколебима и твоя
Правда?
3.
Скулит и воет ветер за окном,
И лижет стекла мокрым языком
Осенний дождь.
Вот только чай я утренний допью,
Ружьё за плечи – и уйду в тайгу
В осенний дождь...