Он вкатился «яблок квашеный»
в жизнь под дедов перелай:
«До чего же ржавый, страшненький,
хучь в соломе допекай!»
Выжил, вжился в долю младшего:
улыбайся, плачь, беги,
радость братскую донашивай,
да штаны и сапоги.
Доставалось в жизни Рыжему.
Дед с мальства тянул в струну:
«Слышь-ка, мухами засиженный!
Запрягайся в борону!»
Долго ль сказывать, да надо ли?
Лай — пустая суета.
Старый ум во внука вкладывал —
всё вожжами вдоль хребта.
Да и всяк в дому отхватывал.
Воя в дедовский оскал,
в восемнадцать, да, лопатою
Рыжий старого унял.
Было ль так судьбой загадано,
но в штрафбатный первый бой
он метнулся яркой паданкой,-
вражий дзот прикрыл собой…
Не про долю слово крыжу я,
не про цвет его волос, -
память – пуп с могильной грыжею
безымянностью порос.
Чтобы слушали и слышали,
в небо звёзды, в душу Кант,
шар земной подпёрли Рыжие.
Врёт заезжий космонавт.