Торчу одинокой точкой над буквой ё.
Сплошное "недо- " - вся как двадцатый год.
Пространство - недочужое, недомоё -
Медвежьи объятия никак не досомкнёт.
На стыке недореальности, недосказки
Избушкой на курьей ножке стою торцом.
Я так часто делала селфи в маске,
Что уже не помню себя в лицо.
Зима вредным гусем щиплется сквозь пуховик.
Жрёт булку голубь и гадит прямо на Ленина.
Так веру в завтра, крепкую, как боровик,
Сжирают слизни сомнения и промедления.
Ледяные ночи становятся ещё льдей.
Дни пустеют, густеют, становятся уже.
Я спускаюсь в метро посмотреть на живых людей.
И чихать мне на то, что они простужены.
Мне нужно, чтоб целовались на эскалаторе.
Не я, не ты - но кто-нибудь, кто живой.
Подростки встрёпанные и лохматые,
Старики с седеющей головой,
Училки строгие, узбеки скромные, смурные русские,
Будь ты холодный финн иль горячий чеченец -
Граждане, целуйтесь в метро на спуске,
Сквозь маски, противогазы и ограничения!
Мне очень нужно, стоя над буквой "ё",
Смотреть на кого-нибудь и улыбаться.
Граждане, не забывайте ценное и своё,
Сдавая багаж, помеченный "двадцать двадцать".
Нам так долго твердили о ценности бытия,
Что мы подзабыли - а нафига оно нам.
В мире есть много сумок, а эта сумка моя.
Авоська историй - дороже дольчегабанновой.
Сквозь дырки торчат сотни "недо-" - мой недострой.
Билеты, не запищавшие на валидаторе,
Обломки моих недоштурмованных трой
И кто-то, непоцелованный на эскалаторе.
И если я вдруг случайно умру как герой,
То, наверно, за тех, кто целуется на эскалаторе.
За тех, кто может целоваться на эскалаторе.