Башка болит и разум в изумленьи,
Курением простеганный насквозь,
Парнас в беде и это без сомненья,
Что графоманов много развелось.
Из логики каркас немного шаток,
С материей рифмованной беда,
За скобкой время, постоянный фактор,
А в скобках каша, фарш, белиберда.
Диагноз для потомков будет точным,
Жила и защищала Карфаген
И с запятой, почти на каждой строчке
От вечности была на волоске.
Кто гений мой оспорит и осудит,
Где критик головой седой тряся,
Когда я в перекрестии трех судеб
Перо рвану из задницы гуся.
Радею в мыслях за успех державы,
Корсет и веер выброшу в ведро,
Поэт себе протоптывает славу,
Когда он честно пишет про народ.
Заточит стилос, давит на табличку:
"Нас голыми руками не возьмёшь!"
И закусив икоркой по привычке,
В конце добавит: "Жисть — ядрена вошь!"
В очередном законе Хаммурапи
Стояло на табличном лоскуте:
"Стихи писать...", но время стерло запись,
Наверное, не надо в темноте.
О времени я думаю часами
И о стихах на стенах пирамид,
В подъезде нецензурными словами:
"Здесь был Иван, непризнанный пиит".
И мысль ко мне приходит о садизме,
Что в целом для общественной нужды,
Для пользы и здоровья организма,
Сказать поэтам: "Брось писать, нишкни!"