Друзья!
1. Голосование закрытое. Голосуют только полуфиналисты. Шорт-листы отправляйте на адрес golospegas@mail.ru
2. Укажите тему письма следующим образом: "Имя Автора. Шорт-лист. Полуфинал".
3. Ваш список с голосованием разместите в теле письма, а не в виде прикрепленного файла.
4. Сообщите об отправке шорт-листа в виде рецензии под данной публикацией.
5. Произведение будет снято, если обнаружится, что в ходе голосования произошло редактирование выставленного на конкурс произведения, случайное, либо намеренное удаление его со страницы автора, закрытие страницы автора в ходе конкурса.
6. Ответственность за правильное составление шорт-листа лежит на голосующем.
ПРАВИЛА ГОЛОСОВАНИЯ
1. Не проголосовавший участник снимается с конкурса.
2. Голосовать за себя нельзя.
3. Шорт-лист заполняется таким же образом, как и в ранних турах.
4. В случае равенства баллов у авторов, занявших последнее проходное место в группе, все эти участники проходят в следующий тур.
5. Каждый поданный гoлoc за cтиxoтвopeниe oцeнивaeтcя в 1 балл.За новые, ранее не опубликованные стихи, будет добавляться 2 балла.
6. Ведущий конкурса решает все спорные вопросы, принимает решения по спорным моментам на своё усмотрение. Никакой демократии)))
7. Шорт-листы принимаются до 20 февраля 2021 г.
Обязательно делайте отметку под этим постом в виде рецензии об отправке шорт-листа.
1.Ad libitum
По белому - не сызнова, но вновь
Натянут гобелен, иглу готовь:
Ad libitum - творенье в вольном стиле.
И не горюй, что вышивка крива,
Ведь ровно даже нить не оборвать,
Ни дня прожить, ни дела не осилить.
Не шёлком алым крестик и стежок,
Вот здесь, смотри, прокол, а там - ожог,
Нарушен всей канвы квадрат и контур,
А где-то на изнанке - узелки
Оплошнистей, тревоги и тоски
Рисунком, но совсем иного сорта.
Не распороть, хоть восемь раз отрежь.
Характер нов - сюжет, увы, не свеж,
Хотя оригинальностью отмечен.
А ранее казалось - лепота,
Теперь же сотворением креста
Уже не только нервы, душу лечишь.
Опять за дело - не тужи-вяжи
Всё новые узоры-миражи,
Пусть краток срок, но главное - в настрое!..
И будто замедляется к земле,
В предчувствии финала пахнет снег
Не Новым годом - свежей простынёю.
2.строчит простыни и пододеяльники
Анна строчит простыни и пододеяльники,
в ровные стопки складывает,
завтра их отвезут на ярмарку -
к утру успеть надо бы.
С продажи она имеет свою копеечку,
будет на что оплатить комнатушку,
и купить платье для её девочки
розовое с рюшками,
как хотела она, атласное...
Анна улыбнулась, представив,
дочурку в новом платьице...
Сколько ей сейчас? Вздыхает,
считает время,
считает простынки...
Она спешит, и не верит,
что опоздала,
что отказалась
от своей кровинки.
Что не увидит её - знать не хочет,
слышит её, зовущую, маленькую...
Грехи замаливая, Анна строчит и строчит
простыни и пододеяльники...
3.без поводка
Брюзжа, сажает пса на цепь сосед.
Дрожит на травах рос прозрачных просо.
Блуждают мысли в лесополосе,
там рыжиков, маслят и белых – россыпь.
Давно один я и привык всё сам.
Пораньше лягу и пораньше встану.
Пусть ветер подметает небеса,
как смуглый дворник из Таджикистана,
пусть память хороводит допоздна,
и спаивает забродившей грустью –
не избежать неволи в лапах сна,
пока не сжалится и не отпустит.
В окошках небо в клеточку, как плед,
а я спросонок злой и негуманный.
Корзину, нож, обувку потеплей –
иду лакать кисельные туманы,
юродствовать и ветру потакать,
терпеть уколы подростковых сосен –
где по утрам, спуская с поводка,
меня, как пса, выгуливает осень.
4.Послесказочное
Тропки-тропки, ели-ели,
гуси-лебеди вверху,
красной искрой еле-еле
светит ягода во мху.
А за ней другая, третья –
только некому найти:
паутина мелкой сетью
занавесила пути.
По чащобам-буеракам
ни единого следа,
только я каким-то знаком
возникаю иногда
в этой сказке, где начало
вроде помнится пока,
а концовка ускакала
на копытах горбунка.
И маячу в середине
то ль кавычкой, то ль тире:
впереди на мандолине
жизнь берет аккорд баррэ,
позади, за щеткой леса,
под кисельным бережком
до сих пор грустит принцесса
над хрустальным башмачком,
а вверху – курсором стая
дряхлых гусе-лебедей
раз за разом пролетает
по заставке из дождей,
за сюжетную промашку
хриплым гоготом кляня
то ли юного Ивашку,
то ли взрослого меня.
5.Лето Господне
такая тишь вокруг, и полусловом
не опрокинуть, капли не пролить.
омегами звенят болиголовы
и альфами глухонемеет сныть.
забрезжит одинокая протока
у самых глаз, и будешь по глотку
с тропы медвежьей пить туманы Блока
и сны стеречь в некошеном стогу.
там, при дороге, две сосны корявых -
их лапы в синеве, их головы в бреду.
а в лапах воробьиная орава
и дятел, что похож анфас на какаду.
суглинки насторожены в касаньях
к твоим стопам, когда проходишь вдоль
сухих коржей нетронутых еланей.
болота ждут дождя, синеет гоноболь.
а в ступе лубяной толчется полдень,
и зной тягуч, и кажется порой,
что нет предела милости Господней.
блаженствует камыш, и в заводях покой.
не познана, не понята, не спета,
затворена в кавычках деревень
полынного землячества планета,
что выпала тебе на каждый день.
цитировать спеши себе в угоду
по матрицам, а чаще наизусть,
её зарниц далёких хороводы
и тёмных вод оправданную грусть.
6.пасти снега
Пасти снега на пастбище рассвета...
Окончилась зачем-то ночь, и это
становится у фразы поперёк.
Уже молчу и чествую молчанье,
и хлеб в горсти, и ялик мой причален,
где времени чуть видимый парок
струится над бегущею водою.
Смотри, смотри, такого вот покоя
Иезекиль, похоже, не видал.
Дорога свой разматывает свиток,
орлы, полёвки выстроили свиту,
ямайка упирается в ямал.
7.Октябрит.Ноябрит.
Октябрит. Ноябрит.
Окна мажутся сажею.
Ночь всё толще ложится на ломтики дней.
Воспитомку с румянцем чахоточным (Сашину)*
Я вожу под мерцающий треск фонарей.
В полынье дней полынных, ветрами заласканных,
Скоротечных, как хворь – летаргичен финал.
Всё наваристей сны, всё удушливей, властнее.
Нас в постели кладут, словно перья в пенал.
И уже всё равно, как ходить. Черно-белою
Жизнь становится, ищет в кармане дыру.
Лист, срываясь, горит беззаветною верою,
Оттого возрождается птицей к утру.
Стать тебе бы сильнее, а мне белопеннее,
Чтоб в лицо рассмеяться грядущему льду.
Но, как прежде, спасаюсь упрямством и пением,
Замирая листом на последнем ладу.
* *Сашина воспитомка - нелюбимое дитя, чахоточная дева-осень А.С. Пушкина
8.Неясный свет.
Гражданином другой страны, приживальцем другого века,
В ожидании новизны от вхождения в ту же реку
Я вернусь, снова чёртов круг, на просторы семи палаток,
К перекрёстку песчаных вьюг, на любую lavе storу падок.
Подойдет, не тая вопрос, коренной темноликий житель,
У него колорита воз, у него дух степей во свите.
Он припомнит легко: родню (лучше тех с кем учился в школе),
Как купались сто раз на дню, как змею отловили в поле.
Рукотворным воздав богам, не делили исконных, вместе
Отмечали Курбан-байрам и кричали Христос Воскресе!
Как потом вдруг шайтан придёт, заволнуется степь, потускнет,
В девяностых колхоз слизнёт, а за ним и последних русских.
Постепенно простынет след – МТМ, водокачки, бани,
Но какой-то неясный свет до сих пор этих бывших манит.
Я и сам не пойму, старик, почему в Зауральской стыни
Мне берёзовый сок горчит ароматом степной полыни.
9. Я вернусь
… свой путь и срок,
Я, исчерпав, вернусь…
О. Мандельштам
В этом таборе, будто в Акрополе древнем стою,
Пахнет кровью и смертью, ахейские стрелы не медлят…
Век над бездной шатается слепо, на самом краю,
За собой увлекая людское мятежное племя.
Я и сам не заметил, что вышел из каменных ниш,
Чем острее словцо, тем оно и погубит вернее…
Ох, щелкунчик, дружок, над стихами моими грустишь,
И в чужом уголке ты ладони озябшие греешь…
В запотевшем зерцале небес вижу тусклую даль -
Золотое руно добываю из пасти дракона.
Разбиваются звёзды у ног, словно тонкий хрусталь,
Словно чаша вина ударяется оземь со звоном.
Устаю от потерь и скитаний по царству теней,
Мне покоя во сне не дают чьи-то скорбные лица…
Но за пологом бледным - порог новых, благостных дней.
Жди меня, когда ласточкой утро в окно постучится.
Вытру слёзы твои, вспомню губы и лоб наизусть…
Как отважный Улисс, горизонты и время вбирая,
Я с весенней грозой на последнем трамвае вернусь -
И услышу незримую ось в тёплом воздухе мая.
10. Удалено по просьбе автора.
11. * * *
Вдохновенно, в устремленье смелом,
Весело друзей к себе позвав,
Маленький художник хрупким мелом
На асфальте лошадь рисовал.
Прокатилось солнце торопливо,
Наблюдая мальчика игру:
Лошадь розовой была, и грива
Тоже розовела на ветру.
А когда, осев густым туманом,
Над землею распласталась мгла,
Живописца из окошка мама
Голосом негромким позвала.
Сохли полотенца на балконе,
Звякал ветер дужкою ведра.
А мальчишке снилось, будто кони
Цокали у окон до утра.
12.Сюжеты
Сюжет для совсем небольшого рассказа.
Чехов смотрит в четыре глаза.
Впрочем, это всего лишь образ.
У Чехова мягкий спокойный голос.
Ялта, море, истома... Навеяна
Чехову грустью Анна Сергеевна.
А шпиц непонятно зачем навеян —
ружьё не стреляет, но Чехов уверен,
что дама должна появляться с собачкой.
Вот и подумай над этой задачкой.
Сюжет для очень большого романа.
Лев Николаевич думает странно,
вообразив, что Наталья Ростова
станет хозяйкой большого дома,
что позабудет любимица наша
всё, чем блистала когда-то Наташа,
что в постоянных делах и тревоге
(Пьер к декабристам подастся в итоге)
станет графиня дородной и гладкой.
Вот и терзайся над этой загадкой.
Я удивляюсь подобным рассказам,
толстым романам, прочитанным разом,
мучаюсь долго, пытаясь понять,
где мне сюжеты похожие взять,
чтобы собачкам и дамам прекрасным,
Аннам на море, на шее и с маслом
было тревожно, но радостно снова
жить в окружении русского слова,
гордых мужчин, не смотрящих налево.
Вот вам задачка, загадка, проблема…
13.Кошки-мышки
Шерхан многолик.
Шерхан мягко стелет — большая кошка.
Медовых глаз не увидеть за шторами век.
В зарослях конопли дремлет ли?
Полноте! Всегда начеку — охотник.
Кто хозяин в здешних краях, ему ли не знать?
Если солнце красит саванну в цвета его шерсти,
а травы, волнуясь от ветра, шепчут его имя.
Зачем ты пришёл? — я узнал этот запах, мальчишка.
Поиграть в кошки-мышки?
Что же, давай, лягушонок, развлеки старика.
Скука, знаешь ли, скука!
Я не Маугли.
Кожу старую на угли.
Так, сирота, юродивый, дурачок деревенский (удобная маска).
Невесть откуда вернулся в джунгли.
Подрос?
Только больше не мышь, я, Шерхан, не мышь, не мышь,
меня не обманешь:
условный рефлекс питается болью в волокнах мышц,
слегка напряжен, не более.
Что ж, давай поиграем!
С недавних пор я и сам охотник,
добытчик мехов, и кож, и глазниц — подставок для янтарей.
Я твой ученик, Шерхан, твой! —
что ж не почуял ученика? Что же не спросишь про остальных?
Балу на полу в виде шкуры, а Ка
звезда зоопарка давно.
Бандерлоги тебе не помогут —
разбежались хвостатые сволочи,
видно, не любят, когда наживую вскрывают им черепа.
Багира? К женскому полу питаю слабость.
Багира…
В ошейнике жемчуга, и чистой воды рубины,
отдельная комната, слышишь? — не клетка, комната.
И хозяйка пантеры ко мне благосклонна.
Скука, знаешь ли, скука!
Джунгли повсюду, везде всё одно и то же, одно и то же.
Вот, пришёл за тобой.
Убедился, что жив, что не трачена шкура, что охота по-прежнему пуще неволи.
Я сейчас ухожу, и — начинаю игру. Я вернусь, но когда?
Первый раунд равно ожидание, так что будь осторожен.
Я услышал тебя, немыш.
Жалкий фигляр, маски оставь для людей, а здесь
пришёл играть, так играй.
Что ж, посмотрим, на что ты способен, малыш,
достоин ли звания ученика.
Солнце, перезревшим плодом набухая, лениво плывёт на запад,
туда, где иссиня-чёрный, ждёт горизонт.
Туда, где исчезнет вот-вот силуэт.
Шерхан закрывает глаза, и видит огонь, что бежит по следам лягушонка.
Вместо примятой травы остаётся зола.
Себя не обманешь: поставить шкуру на кон — доблесть невелика,
Но скука, знаете ли, скука!
14.Твоё лишь
…Смиренья ради и забвенья для,
так и живёшь всё время где-то между,
но видишь, как вздымается земля
на копьях трав,
как издавая скрежет
река ломает панцирь ледяной,
камлая в исступленье первобытном.
Мне помнится – случилась не со мной
вся эта жизнь, в падении открытом
с ладони чьей-то, семечком к меже,
в одни для всех вселенческие ясли,
где я,
к тебе предвосхищая жест,
сорю словами светлыми напрасно.
Но перестать, как будто пережать
упрямый трепет жилки у ключицы…
Качает небо первого стрижа,
тень от порога явственней ложится;
и ты порой не сразу узнаёшь
себя во встречном,
а узнав – уходишь,
туда, где одиночество вдвоём
твоё лишь…
15. Амуральное
Побежал Колобком Ариадны клубок,
из легенды долой, без оглядки на вечность.
В нераспущенном виде он мог бы стать вещью,
и над нитью висит наготове крючок.
Скрутит нитку в петлю, будет нитка петлять,
извернётся узлом… и отпрянет, кто робок:
не дозревший в тепличной стерильности хлопок,
не обретший свободу в сачке шелкопряд.
Старый друг, мы когда-то считали шаги.
Это просто такая игра на асфальте,
как крутить хула-хуп в полуприбранной спальне,
как топить чей-то флот, не достигший реки…
на бумаге. Нет клятв, облачённых в гранит,
есть шпаргалки синяк на коленке шершавой,
есть всего лишь игра, у которой нет правил,
как ловить тайно руку, чтоб вновь отпустить…
или нить, что, блуждая в персидских коврах,
вдруг повиснет предательски в шарфе дырявом.
Миллионы шагов нас с тобой разделяют.
Их, мой друг, не считай. Это просто игра !
16.Кысмет
Отсюда видно птиц над Куш Кая, здесь сосны вековечные хвоят.
Курбан вздыхает прошлому в затылок и пробует на ощупь небеса.
В левкоях утопает летний сад, и стол для сыновей Айла накрыла.
– За что? Куда?
– Шагай, Курбан, вперёд.
Не дрейфь, татарин, точно не в расход,
а в край, где горы выше, лето суше.
В руках солдата дёрнулось ружьё.
– Аллах...
– Молчи, старик, тащи тряпьё.
Приехал эшелон по ваши души.
Семь дней в пути с отарой крымских мух.
Жужжание привычно режет слух.
Жируют тиф, чесотка, малярия.
На станциях, как сгнившую айву,
через окно и двери на траву
вышвыривают мёртвых конвоиры.
Томится плов, на блюде ждёт долма. Хабиль с Кабилем сводят мать с ума,
во вражеских объятьях сжав друг друга. Один пришёл в пилотке со звездой,
в фуражке с Totenkopf пришёл другой, и сам шайтан их встречей загнан в угол.
Семнадцатая ночь под стук колёс,
Курбан к дороге намертво прирос.
За что, куда? – никчемные вопросы.
На облаке спускается Айла,
поддерживая небо:
– Иншаллах...
Ей суховей расчёсывает косы.
По коже старика бежит озноб.
Жена, целуя мужа в липкий лоб,
сгибается, как тоненькая ветка.
И удивлён Курбан: вот это да! –
от оспы не осталось и следа,
которая в Айлу вонзилась метко.
Айла, луны безжизненной бледней, по чёрным кудрям гладит сыновей:
– Ни в том, ни в этом мире нет покоя. Мои ягнята, свет очей моих,
здесь нет войны, здесь даже ливень тих, здесь каждый и накормлен, и напоен.
Несётся поезд, накреняясь в сон,
и в лодку превращается вагон –
её волной грохочущей качает.
На небе месяц вспыхнул и потух.
Курбан привстал и вышел в пустоту,
залитую тягучим криком чаек...
17.-Дождь на крыше поёт блюз.
-
Дождь на крыше поёт блюз.
Слишком горек дождя вкус.
Я промокла.
Слёз дорожки замаскируй.
Серебристый поток струй
Гладит стёкла.
Прерываясь, гремит гром,
Убеждая меня в том -
Всё неправда.
Ветер мой поломал зонт,
И умчался за горизонт.
Он оправдан.
Ослепил и сошёл на нет
Яркой молнии краткий свет
Перед громом.
И бегут от дождя прочь
Прячась в шарфы, плащи и в ночь
Люди - гномы.
Тучи словно большой фонтан,
Их нежданный экзамен сдан
На отлично.
Кто-то в небе открыл шлюз…
Дождь на крыше поёт блюз
Мелодично.
18.В аптеке
Не плачьте. Я же вижу – он Вам дорог.
Нет от любви лекарства – это факт.
Аптекарь я. Увы, не трансплантолог
и в пересадке чувств я не мастак.
Как говорите: «Нож вонзает в спину?»
Не жалуйтесь. Иначе люди Вам
сочувственно развесят паутину,
завидуя бушующим страстям.
От мук им Ваших малую толику,
чтоб кругом голова от высоты:
представить плен, сердечную интригу,
когда влюблён и обессмерчен ты!
И связан клятвой, словно конь, стреножен,
но благовольней самого царя.
О, как преступен, кто неосторожно
по капле это чудо растерял!
Сюда входили тысячи страдальцев,
несчастных, безнадёжных и калек,
недуг которых высосан из пальца -
там человеку нужен человек.
Любовного нехватка витамина,
что превращает горечь в сладкий мёд…
Что ж передать мне Вашему мужчине,
когда сюда за снадобьем зайдёт?
.