Дождь № 887345067400
Парао, Япет, Серпулида. Дрейф тихо сносил 19-ю Луну. Приятное чувство дезориентации. Это от «Ветреного Дождя». Регион сбора Марсийн Де Азерг. Пустые бутылки мутным облаком волоклись в шлейфе тяготения.
Серая пейна
Выставка была скучной.
Творцы подчинились общим аномалиям, не вдавались в истинную необходимость. Художественное бездействие генерировало впечатления столь минимально, что производило события там, а не здесь. Поэтому, здесь торчали лишь конкретные, наспех выведенные в визуальную область, огороженные внешней, более обоснованной окружающей действительностью, плоскости, слабо возмущающие пространство перед собой. На 2-3 шага, не больше. И всё. Затухали быстро и бесследно.
Проволочные ловушки, обволакивающие посетителей и призванные ограничивать личную безграничность, не помогали обогащению малозаметного смысла.
Рассматривая крохотную кляксу под названием «Объект № 8», он обнаружил, что это редкий пример скромности. Собственно говоря, почему бы не поработать над темой на отшибе- на станции «GR8». Известно, какие безбрежные возможности она позволяет. И нестандартный опыт там накоплен немалый. Вроде, они там занимались художественной самодеятельностью. Точно! Они работали с пространством , значит и со временем.
Выставка заканчивалась выходом на улицу. Он вышел и сразу продрог.
Небо просело так низко, что уже много дней не разогнуть спины. Ходил сгорбившись и видел только грязную снежную слякоть под ногами.
Серое сырое небо опять не знало дождь будет к вечеру или снег, или просто тяжёлый сумеречный туман.
Куда пойти, куда деться?
Тусклая зимняя жизнь шла еле-еле. Только лишь первозданно белый уничтожался быстро, как бы сам собой. Он поспешно сунул руку в карман и его всегда холодные пальцы обняли тюбик с краской. Тюбик был наполовину пустой, измятый, с присохшей крышкой, но то, что внутри не утратило эластичности и ещё годилось.
Живопись-вот настоящая работа. Пусть предельно примитивная, но всё-таки, это хоть какая-то работа с пространством и временем. Возможность перевода четырёхмерного мира в иное состояние.
Граница между творцом и творением столь непреодолима, сколь и эфемерна. И власть! Власть над временем и пространством. Пусть ничтожная, но реальная власть. Главное, там на объекте №8, можно поработать не торопясь.
Небо сильно давило на затылок, больно просачиваясь микроскопическими дозами через брахмарандхру . Он остановился, потоптался и оглянулся назад. Так впереди было всё, позади ничего.
Может быть попробовать вернуться? Он устал и не в силах был сейчас преодолевать судьбу. Но выставка уже закрылась, значит часть прошлого перекрыто.
Усталость циркулировала в нём, вместо воды. Движение навстречу времени отнимало всё больше сил. Время моталось вокруг него, как обмякший воздушный шар- с бугристой дряблой поверхностью.
Он резко повернулся спиной к будущему. Замер на миг, ожидая удара сзади. Нет, только судорога передёрнула плечи и волна озноба сошла вдоль позвоночника. Зато стало как-то легче. И он побрёл через улицу, за угол, под арку, через двор. Кривые чугунные ворота, другая улица, налево. Вот: «Убежище».
С усилием, ещё одним, совершенно чрезмерным сейчас, оттянул он на себя тугую дверь, практикующую заскорузлую, но мощную пружину и протиснулся в шлюз.
Сдал там всё, что при нём было. Кроме вещества.
Дальше был тёмный коридор, который, почему-то, всегда наводил на смутные подозрения о нелегальной «кротовой норе». В конце — бронированная дверь. Самая гостеприимная из знакомых ему дверей. Она открывалась сама, стоило прикоснуться к ней биообъекту положительной температуры. Он помедлил, разогревая пальцы. Было очень тихо. Сюда не проникал этот невыносимый мутный гул, ползущий со стороны городского центра.
Скользнул пальцами по броне и был впущен в подпольное лето.
Потолок здесь был выше неба, и он смог, наконец, распрямиться.
Неуправляемый безоболочный музыкальный механизм в углу дымился ароматами кипящих вин, прокручивая одно и то же единственное тягучее танго, настолько старое и засахаренное, что уже не различало слов, застоявшееся в этой полуподвальной низине с незапамятных времён потопа. Приостанавливало у входящих дыхание и замедляло движения.
В подогретом воздухе плавали чудесные атмосферные цветы.
Он взял себе рюмку яда с тройной порцией сладостей и две чашки противоядия и устроился с ними в полусне, подальше от мерцающего квадрата посреди зала со звёздной бездной, застланной стеклом. На стекле стояли танцующие, надеясь на чудо.
Он, профессор хронофобии на чудо не надеялся. Он пил.
» Ни то, ни другое не влияют на принципиальные неразрешимости.
Когда всё влияет на всё:
механические возмущения на сенситивные побуждения,
параметры атмосферы на пышность правил,
качество связи с открытым диапазоном генератора белого излучения на своеобразие не только опасностей, но и форм.»
Он опять увяз в теоретической части «Йоги-И». Купленный на выставке в сувенирной лавке оттиск с цитатой, густо посыпанной кондитерской имитацией чёрного инея на вкус был пресный, как трёхслойный лист серой пейны.