http://stihi.ru/2014/01/19/9892
СТАРУШКА И ШИЗИК
Зимний воздух туманный и сизый.
Дует от не заклеенных рам.
Так и жили старушка и шизик,
Неразменный ее квартирант.
Хлопотала старушка с рассвета.
Шизик многое в ней не любил.
Не здоровался с нею за это,
За квартиру и стол не платил.
А старушка была уж довольна,
Хоть сама оставалась живой -
Шизик бил ее долго и больно,
Коль не шел ему в душу покой,
Но она про побои скрывала,
И когда бы к ним кто ни забрел,
Очень ласково всем объясняла:
Мол, ударилась мордой об пол.
Синяки по старушке свистели,
Как цветочки в саду по весне.
Шизик, утром проснувшись, с постели
По квартире бродил как во сне,
Думал все необъятную думу,
В папиросном качаясь дыму,
Чтоб без внешних усилий и шуму
Власть над миром досталась ему,
Чтоб одним мановением мозга
Он народами повелевал,
Чтоб весь мир, словно куклу из воска,
Он пальцами железными мял.
Страх, что выгорит это не скоро,
Вырывал из груди его стон,
Волочились по пыли и сору
Вязки грязных солдатских кальсон,
А старушка с утра у корыта,
Рушил пену сквозняк от окна,
Пусть уж лучше немножко побита,
Чем все время одна да одна.
***
Когда ты, плача обо мне,
Кольнула небо робким взглядом,
Он в преисподней глубине
Лежал, дыша железным смрадом,
По плату хладному парчи
Стопы твои когда скользили,
И синевы густой ключи
Со звоном золото пронзили,
Я, легким светом изойдя,
Мечтал и плакал о покое,
Он струям серного дождя
Подставил сердце роковое,
В багровой голой глубине,
Ворочаясь в кровавом прахе,
Тоскуя, дал он имя мне
И твой огонь зажег во мраке,
А позже, созерцая зал,
Схватив стакан, глазами красен,
Все наперед нам предсказал,
И план был строен и прекрасен,
Но, запустивши в пьяный пляс
От ресторана до стоянки,
Он наши судьбы порастряс,
Как мелочь из худой жестянки,
Склонившись бледный, до земли,
Впотьмах, искал в холодных лужах,
И мы ему навстречу шли,
И он нам был уже не нужен.
***
Я скелет нерожденного гения,
Я белею высоко на синем,
Мои легкие сочленения
Пахнут ветром и керосином.
Плещут крылья из шелка и воска,
А в груди – камышовой корзинке,
В озарении медного лоска
Тарахтит паровая машинка.
Я, летящий бамбуковым стулом
С пестрым праздничным платьем на спинке,
Нежным дымом, далеким гулом
Распускаю по небу картинки.
На плечах моих нет черепа,
Но разбитый горшок глиняный,
И по небу за мной чертятся
Непонятные людям линии.
ПАТЕФОНА РАСТЛЕННЫЙ ГОЛОС
Дали мальчику по соплям,
Напинали ему под говно.
Он стоит на морозе, упрям,
И глядит в роковое окно.
Там мурлыкает магнитофон,
Там вино, полумрак, интим,
А в ушах унизительный звон,
Будто кто-то смеется над ним.
Вот возьму сейчас пистолет.
Стук. Откройте! И вдруг: тишина.
Только всхлипнет слегка на столе
Недопитая рюмка вина.
И она перед ним на полу,
На коленях, с мольбой: пощади.
Бах-бабах! И обидчик в углу
Расшеперился с пулей в груди.
Или лучше: красив, бородат
(Незаметно промчатся года),
На французской актрисе женат
Загляну на минутку сюда
Я, уставший от роли вождя
(Лондон, Дели, Париж, Амстердам).
Мальчик болью играет, водя
Языком по разбитым губам.
ПРОРОК
Прозрев, как правду, простоту
Он, призывая муки эти,
Был Царь, взошедший на уступ,
Застывший в неприступном свете.
Но нет, но нет он не о том,
Склонясь на влажный череп чаши,
В пространстве гулком и густом
Он нам прощал избытки наши.
Он миру возвращал Вино
И Плоть, и ждал ответа.
И Дух, исшедший заодно,
Мешал распространенью света.
И, слыша волокнистый шум,
Не в силах одолеть запоры,
Мы, истощая праздный Ум,
Вели бессмысленные споры.
И был средь нас, кто говорил:
Он там парит и плит ногами
Не попирает. Всех простил,
Кто был - Друзья, кто стал Врагами.
Врата отверзлись. Вышел Он.
Велик и свят. Трясясь и бледен.
И каждый, погрузясь в свой сон,
Безвольно выскользнул из сети.
ДВУГЛАВЫЙ СОНЕТ
Попробуй нашего вина,
Оно и скорбно и брадато,
Огромно, жгуче, зло и в плату
Возьмет всего тебя сполна.
Его угрюмая волна
Уйдет, оставив волосатый
Ком в горле, и свои глаза ты
Нашаришь в скользком иле дна.
Отведай нашего вина
И с полночи и до утра, ты
Начнешь перечислять утраты,
И собирать их в стену сна.
И встанет стылая стена,
И выйдут из стены солдаты
Неимоверны и горбаты,
И пресекутся времена.
Ты хочешь нашего вина?
Оно, как свадебный скелет.
Стоит в шкафу так много лет,
В кружавчиках и рюшках спрятан.
Как светоносная струна,
Что скрыта плоти рыхлой ватой.
ЗОЛОТОЙ ВЕК
Указанием перста
Создал стадо резвых статуй
Шаровидный пьедестал
И с тех пор уж не достать им
До сквозного голубого
В кучевых пуховичках
Или черного глухого
В золотистых светлячках
Меж ромашек на лугу
Красоты кругом не руша
Многоцветную дугу
Созерцая после душа
Легкой группою скульптурной
Бело-розовых тонов
В нежной дымке контражурной
Грациозны без штанов,
***
…………, а ведь мог бы успеть
доказать, удержать, убедить,
разорвать эту липкую сеть,
как собачка бежать впереди,
оглянуться, сказать: «я не прав»
(а я прав), заглянуть в зеркала
честных глаз, закричать: «я не прав»,
честных глаз из простого стекла,
честных глаз: «проживу без тебя»,
честных глаз: «заполняй пустоту»,
как же можно прожить без меня,
как постигнуть твою простоту?
как-то так вот зажмуришь глаза –
ты исчезнешь совсем, навсегда,
ты………………………………..
АД. ЗЕВ. ЗОВ: О ЗВЕЗДА!
Скользя воронкою бессонной,
Я тяжко ввинчиваюсь в Ад.
В багровых бликах миллионы
Чертей передо мной стоят,
Кричат «Ура», меня встречают,
Звенит копытом Генерал,
И грузно серный дым качает
Знамен надувшийся квартал.
Как много их цветных и серых
Кто в барабан, кто на трубе
Стучат, дудят. Ревут без меры:
«Хвала Великому Тебе!
Хвала! Хвала!» - Я опускаю
Глаза от боли и стыда,
А под ногами расплескались
Огнем и горем города.
И Генерал взглянул на блики
(И в нем признал я Сатану),
И он сказал: «Хвала Великий,
Тебе!» - и что-то про войну
И продолжал: «К чему о прошлом,
Теперь все просто, все нестрашно,
И каждый гвоздь в твоей подошве
Длинней их высочайшей башни.
***
души шепот в темноте
на стекле вода
во всемирной простоте
правда пустота
люди любят на мосту
на стекле песок
рассекает пустоту
слабый голосок
души носят пустоту
и глотком огня
возлетают в высоту
прямо на меня
чью невзгоду отведу
спрячу под крыло
разделяет пустоту
слабое стекло,
***
Солдат таракана убил.
Наган ему в сердце направил.
Ба-Бах! И насквозь прострелил
В обход всех инструкций и правил.
Ах! Был он такой боевой!
А сколько в нем было задора!
И что ж? Он лежит неживой.
Как куль. Как бревно у забора.
Не надо мой друг горевать,
Глянь в дырку, что сделала пуля –
Там зеркало, стул и кровать,
И голая баба на стуле
Мычит в недопитый стакан
И пялится в голые стенки,
И, с дыркой в груди, таракан
Ползет по немытой коленке.
13 чертиков
В общем, не обидно ведь.
Закопают простенько.
Книжки дефицитные
Разворуют родственники.
Череп там оскалится,
Требуха испортится,
А душа развалится
На тринадцать чертиков.
Каждый будет крошкою
Розовым и толстеньким,
С гранеными рожками,
С бантиком на хвостике,
Со звонкими копытцами,
С завитыми усиками,
С райскими птицами
На бархатных трусиках.
Будем к вам являться
С часу до полтретьего,
Мило кувыркаться
В скользком лунном свете и
Нежную избранницу
Свежей адской силы мы
Будем тыкать в задницу
Золотыми вилами.
***
Первый свет задолго до рожденья
нам дается. Что о нем мы знаем?
Мутно-белым позабытым пением,
вязким и горячим...Озаряем
сам собой и мягкий на подходе
свет второй. На временном привале
расслабляет, но погаснув сводит
судорогой мяса на металле.
Свет железный, третий, жестким раем
этот свет хранится нами в звездах,
этим светом накрепко сгораем,
замерзаем и дубеем. Роздых
свет дает, нам не подвластный, синий,
средний, он на нас стекает ночью,
неподвижный, сумрак над пустыней,
этим светом путь любой - окончен.
И, последний, что не связан счетом,
покрывая вести о рожденье
до зачатья. Ровным поворотом
в мутно-белом позабытом пении.
ЭТОТ ГЛАЗ
Этот Глаз. Я один. Мне страшно.
Что-же, что-же я сделал неправильно?
Что-же я забыл очень важное,
Почему на меня направлен он?
Этим, ватой обложенным, вечером
Я за каждым деревом прячусь.
Все равно выплывает навстречу он
Злой, большой, золотой и горячий.
Закрываю глаза ладонями.
Остывающей темной речью
Мое имя в пространстве тонет и
Становлюсь бездонный, вечный.
Я – один… Я – все… Больше нет меня…
Но из сгустков тьмы в глубине
Проявляется, все заметнее,
Расцветает, гневный во мне
Этот Глаз. Он меня обнаружил.
Размягчаюсь. Иду на убыль.
Растекаюсь зловонной лужей.
Остаются очки и зубы.
***
той зимы больная астра
злая гипсовая маска
запотевшего стекла
след ладоней взоры ночи
темнота и снега клочья
света ломкая игла
я не болен я не трушу
я протягиваю душу
как платочек сквозь кольцо
днем сквозное голубое
полно неги и покоя
равнодушное лицо
ночью вновь к окну ладони
и во тьме качаясь тонет
растревоженный цветок
долгой ночи холодок,
***
В ясном небе
Весеннее солнышко.
В бледной лапке
Помойное ведрышко.
Бредет по талому снежку,
А туфли на высоких
Каблуках
И на размер,
А то и на два
Больше.
СТОИТ НА СТОЛЕ
Архиблажен, кто яко лев,
Штаны зеленые надев,
Да с позументом золотым
(Не все растает яко дым),
С охапкой лютиков в руках
(Не все рассеется во прах),
С улыбкой нежной на устах,
С стеклянной радостью в глазах,
С блаженным нимбом в волосах,
А в белых сахарных зубах,
Чуть окровавленных зубах
Блестящий лаковый сапог.
Блестящий лаковый сапог.
Блестящий лаковый сапог.
Блестящий?
Лаковый?
Сапог?
А где ишшо один?
Сапог?
Не уберег?
Не уберег.
***
И спит,
И снится ему сон,
Что засыпает он
И ему снится:
Смежает сон
Ему ресницы,
И засыпает
Засыпан снами.
Так в парикмахерской
В горячий день
Весь пол
Засыпан волосами.
***
И дерево в саду. И путник у ворот.
Ворота заперты. Он сверлит взглядом стену,
что окружает сад. Разинув рот
и голову задрав, и постепенно
он забывает кто он и зачем
сюда пришел, и долго ль шел. Он видит
лишь дерево в саду. Недвижен, нем,
забыв все неудачи, все обиды,
все радости, что встретил на пути
и был ли путь. Он видит только это
сухое дерево. Бессильно опустив
пустые руки. Выронив монету,
которой заплатить хотел за вход
туда, где в самом, самом сердце сада
его так долго терпеливо ждет
такая долгожданная награда.
Там тоже человек
Ну, вот и все. Теплей и безнадежней
И глуше и невнятней голоса,
А он летит, он камень-пересмешник
И пялит спелые глаза.
Он видел все, что было и что будет,
Холодною иглой в сияющую твердь,
По полю теплых незабудок
Он подошел к стене и стал, как дверь
И свет, и шорох, и слегка дрожащей,
И мягкой без ногтей, и нежной, словно дым
Ночной медузой расплывался спящий
И солнце дрогнуло над ним.
Там тоже человек. Не скрыть и не нарушить.
Пылинок лета золотистый оборот.
Степенный взгляд замученной лягушки.
И дерево в саду. И путник у ворот.
***
Время бежит,
Как мужик без портков
Дальше и дальше
В ночь
От горящей
Избы.
Жар за спиной,
Ведерко в руке,
Длинная тень впереди.
О камень преткнулся.
В реку с обрыва -
Бултых!
Только круги по холодной
Воде.
Были и нет.
***
Распознав еле слышимый зов,
В золотом и мерцающем свете,
Разведем этот легкий покров
И почувствуем время и ветер.
Под малиновой россыпью звезд,
Как картину в облупленной раме,
Мы увидим старинный погост,
С трех сторон окруженный горами.
Там, под мертвенным оком луны,
Где верхушки сосен, как море,
Словно ветреный сын Сатаны,
Молод, весел, красив и проворен,
Лысый холмик поправши ногой,
Взгляд вперивши в пространство незрячий,
Весь в лохмотьях, почти что нагой
Труп брадатый ликует и скачет.
Что ж ты пляшешь мертвец удалой?
Где ты взял неуемную силу?
Почему не почтят твой покой
Твои детки с супругою милой?
Знаем, спят уж столетья оне,
Одному тебе буйно и сладко.
И топорщим мы перья во тьме
Над бездонною этой загадкой.
ПОЭТ И ТОЛПА
Граждане, но я же протестую!
Вы же все сожрали подчистую!
Но, ведь это против всяких правил!
Почему никто мне не оставил?
Ну, я вышел только на минутку,
Я же вас просил, чтоб обождали.
Очень безответственную шутку
Вы со мной, товарищи, сыграли.
Я верну. Потом. У нас ведь строго,
Что вы так глядите, в самом деле.
Только разрешите ради Бога
Облизать, что вы там не доели.
Господа!, Представим понарошку,
Будто я не я, а я - собачка.
Щас под стол полезу на карачках,
Собирать просыпанные крошки.
ИЗ-ПОД ГЛЫБ
Вот бухгалтер. Красивый и гладкий.
Он в своем кабинете сидит,
Пишет столбиком цифры в тетрадке,
Ручку «Феликса» с хрустом вертит.
Быть желая замеченным свыше,
Как машинка работает он,
Только вдруг неожиданно слышит
Из-под пола таинственный стон.
Вмиг у «Феликса» ручка застряла,
Вычислений запуталась нить.
- Это кошка орет из подвала,
Надо будет их всех отравить.
Но таинственный снова и снова
Повторяет стенанье свое.
- Неужели в подвале корова?
Сколько ж яду пойдет на неё?
Тут, в кулак сконцентрировав волю,
Весь готовый к труду и борьбе,
Взвыл бухгалтер: - Вылазь из подполья,
Говори, чего надо тебе?!
- Как мне вылезть. Убит и ограблен, -
Из-под пола донесся ответ –
Я лежу тут придавленный камнем
Вот почти уже семьдесят лет.
А чего убиенному надо:
Выпить? Бабу? Пожрать? Закурить?
Все не надо. Одна нам отрада –
Из-под пола тихонько скулить.
***
еще самолет кривой как губа
летит - черным дымом исходит труба
он форму меняет он странно гудит
в кабине никто у руля не сидит
он черный как небо он шумный как сад
и справа и слева фонариков ряд
он черный как день - из трубы его дым
летит паровозом каким-то за ним
а помнишь, собака, какого числа
с тобою такая красавица шла
а ты вдруг нагнулся и все заблевал
смешно поскользнулся и чуть не упал
она не обиделась, не отошла
и встать вертикально тебе помогла
и даже на хате подруги одной
еще целовалась зачем-то с тобой
а ты, ухмыляясь химерам своим
на грудь себе пепел и в ноздри ей дым
следил за подскоком лобковых волос
какой самолет - какой паровоз
под шумное небо в темнеющий сад
хотелось войти и вернуться назад,
***
…….…все это было раньше, а потом
двенадцать механических болванов
в постыдной пляске принялись кривляться,
под грохот исполинских барабанов,
под рев трубы ужасный, хриплый, грубый
то выгнутся дугой, то распрямятся,
то, враз подпрыгнув, на голову встанут:
железные народу кажут зубы
и глиняные в небо тянут ноги,
то, уподобившись в душе аэроплану,
руками машут, сдержанно гудят,
и ввысь взмывают легкие, как боги,
и рыбкою плывут под небом бледным…
но рушатся на землю с громом медным,
комочком утопляемых котят
и корчатся, и стонут, и кряхтят,
и затихают. Их внутренняя
пружина останавливается. Их завод
на том кончается. Они………………
***
Ночь прошла, с нею страсти утухли.
От костра только угли остались.
А кругом одежонка да туфли,
Да пустые бутылки валялись.
Над водой плыли клочья тумана,
Камни впились в озябшее тело,
Чуть светало, и было так рано,
Что еще голова не болела.
Только чары вчерашнего хмеля
Хмурой пеной в мозгу колыхались.
Трое после ночного веселья
На речном берегу отсыпались.
Чуть поодаль храпела четвертая,
Головой в придорожных кустах,
Дорогая, на сгибах потертая,
Довоенной работы ****а.
SILENTIUM!
Коль так, к чему весь этот хлам,
А если сердце пополам,
А если, звонок и колюч,
В сухих костях Кастальский ключ
Закопошится, что тогда,
Как сердцу высказать себя?
Как сердцу высказаться? - "Бя"?
Другому как понять то "Бя"?
Поймет ли он чем же ты вошь,
Мы - слизь? Речь оная есть ложь!
Врыв! А я возьму тишь, ключ и...
Да не вертись ты и молчи.
Прохладный ключ, благая тишь...
Раз на концерте Chopper Dish
Хардрок ли, панк ли. Вот где вошь,
А он на тигра был похож
Их искупитель, их певец,
Он был им больше, чем отец
И много ближе, чем сестра.
Позволь погреться у костра.
Костер ведь, правда, на снегу.
Он вас спасет. Я не смогу.
Раз, пионерский наш отряд...
Ну, что, приехал? Так-то брат.
СКАЗКА
Жили-были Суп с Лапшой.
Суп был ростом небольшой,
А Лапша была длинна:
В Супе плавала она.
Впрочем, сказка не о том.
Суп, конечно, был с Котом.
Правда, в Супе Кот не жил,
Он прописан только был.
Только кушать подадут,
Кот, конечно, тут как тут:
Ходит, воет у стола
В чем мамаша родила.
В общем, сказка ни о чем.
Кот здесь вовсе не причем.
Суп с Лапшой давно уж съет.
Стоп! Закрыто на обед.
Приходите через час –
Чем-нибудь покормим вас.
А придете через три –
Лучше дома посиди.
ПАМЯТНИК
Дух мой скроется во мгле.
Не вернуть вовек его.
Что там будет на земле
С именем Извекова?
Пароход? Исключено:
Грыжа коротка.
Как в открытое окно
Я гляжу в века.
Вижу там шишковский лес
В нежном свете дня.
И усиленную лесть
Слышу. Про меня:
Наконец, мол, паразит
Пал здесь недвижим.
Рядом тумбочка стоит
С именем моим.
***
Наших отношений
Искренность и фальшь -
Все баночкой варенья
Разбилось об асфальт.
Сладости и грязи
Много-с?
Ну, так что-с?
Я вам всем обязан,
Я ваш верный пес.
Ну, поговорили,
Ну, разобрались,
Я ли прав ли? Вы ли?
Где там. Разберись.
Ну, оборвали уши,
Ну, накрутили хвост
И что? - Я стал послушен,
Вежлив, прям и прост?
Да я уже на выстрел
К вам не подхожу
Все живые мысли
При себе держу.
И я уже не прежний -
Пьяный, глупый, злой.
Все мои надежды
Обрели покой.
И я уже не лаю
Так громко на луну,
А накрепко запираю
На ночь конуру.
Под замком ничё вам
В доме не грозит.
Алка Пугачёва
На гвозде висит.
Алка Пугачева
В рамке золотой.
Старая корова,
Как легко с тобой.
НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ NN
Пока среди больничных стен
Сосешь конфетку ты, тоскуя,
Настроим умственный рентген
И глянем в голову пустую.
Там как в кино: бал. На балу
Гусары ржут, резвятся кони.
Визжали барышни в углу,
Мадам укрылась на балконе.
Слон-Аполлон-Наполеон,
Он знал, куда направить стрелы.
Когда пришел на поле он,
Да ты ж под ним травой горела,
Что по турецки разговор,
Что ложки мыть, вам все забава.
Сигать болонкой вниз, во двор -
К дождю-с, но дело не поправить.
Довольно, кукла, лепетать,
Что ты ни в чем не виновата,
Тебя спасли вино и вата.
Вино и вата – слышишь…..
***
робко памятник взмахнул
тающим крылом
я в последний раз взглянул
на родимый дом
неподвижный новый диск
жесткого огня
громким оком лопнул вниз
и накрыл меня
постамент упал разбил
корку на песке
звонким зеркальцем застыл
отражает свет
паром бронзовым повис
ангел надо мной
превратившись в тихий свист
я лечу домой
по мгновенному ножу
с думой об одном
я над зеркалом кружу
где стоял мой дом,
***
Погасло дневное, да-да, вы правы, как его, да, светило.
НОчное (или ночнОе) светило посветило, посветило и тоже погасло.
Что же это, в самом деле, такое было?
Или это самое было совсем напрасно?
А может быть, этого самого и не было вовсе,
А так, поманило, помаячило, да и растаяло.
И как теперь ни старайся, к чему теперь ни готовься
(Ну, к примеру, птицы, летают, как будто, стаями,
И все это представляется достаточно единым целым,
И имеет зыбкие, но все-таки очертания
(Но вот одна пигалица на землю села,
Другая на дерево села. И заранее
Можно предсказать, что когда они все разлетятся
В разные стороны и займутся питанием или пением
(Ну, к примеру, один одинешенек листочек на дереве может остаться
(Да я и не предсказатель, я как валенок или веник
Торчу в уголку – значит это кому-нибудь нужно,
А что потом, куда потом – знать не знаю, ведать не ведаю.
Степью (какой бы это степью?), цепью (да-да: жемчужною)
И сколько, как бы чудных мгновений за сим последует.))))
ДЕТЕКТИВНОЕ
И, направляя пистолет,
Вскричал: сознаешься иль нет!
Ты ль тот, кто дергает все нити?
Он встал и застегнул жилет,
И говорит, смеясь, в ответ:
Вы не на тот напали след –
Я кто – я падший небожитель,
Горбатой Манечки сожитель.
Она мне делает минет.
БРОДСКИЙ
Рыжий, а еще куда-то лезет,
а куда он лезет – непонятно,
а в глазах его белеет плесень,
а покрыт он телогрейкой ватной,
а поэт ли он? А кто же знает,
может и поэт, а может ловкий
фрукт какой, папайя завозная,
а на лбу его татуировка,
да такая, что ни щит Ахилла,
ни дисплей, что в центре управленья,
ни картинка на печатке мыла
никакого даже представленья
не дадут вам. Надо видеть просто
ясными холодными глазами:
на деревне народился Бродский.
Он стоит, сутулясь перед вами.
Он бредет по прошлогодней пашне.
Мокрый снег ему на рыло липнет.
Закурил. Ему смешно и страшно.
Он в кулак то всхлипнет, то хихикнет.
Будто встретил девушку в саду он,
а куда тащить ее не ясно.
Может под эстрадой? – он подумал.
Нет. Она на это не согласна.
***
Сквозь тебя просвечивает мебель.
Глаз не видно. За стеклом закат,
Где в глубоком безнадежном небе,
Как пылинки голуби скользят.
И с плеча сомнительная птичка –
Шарик ртути, свежая игла –
Свесила эмалевое личико
С тонкими крестами вместо глаз.
Где же ты, опять в бездонной яме?
Куришь, вспоминаешь о былом?
Видишь – в небе бродят вверх ногами,
Кто с мечом, кто с арфой, кто с кайлом.
Боже, что за ветер дует в спину,
Как вернуться с полпути домой,
Неприметной тропкой муравьиной
В щель между забором и стеной.
И грядет сквозь снежные заносы
С розой в окровавленной руке,
Ангел на серебряных колесах
И в гранитном скорбном котелке.
***
Солнце большое, как слон
Уходит за горизонт,
Багровое от стыда:
Я к вам не вернусь никогда. Меньше