Семнадцать… И – купленный первый перстень.
Деревья не гнулись, торчал камыш.
Ты так ела кисло мохнатый персик,
Что будто кусала за спину мышь.
Все ждали: сирокко вот-вот подует;
Сирокко вот-вот победит туман.
Тебя целовал я – ну, как целует
Крапивницы крылья юнец-ботан.
Но ты наслаждалась его улыбкой –
Цыгана с кольцом золотым в губе.
Верхом на коне он играл на скрипке,
И конь головою кивал тебе.
По нотам ходила узда седая,
По нотам копыта рубили шаг.
Кричал он: «Чаялэ, тот, кто зевает
Во сне у тебя – твой смертельный враг!»
Был голос такой у цыгана зрелый,
Что лопнуть вполне мог. Кричал не зря:
«Не нужен чаялэ чавор несмелый!
Уж лучше живого купить угря.»
О чём задыхалась вдоль моря скрипка?
Звенели копыта в закате дня.
И ты, расписавшись на мне улыбкой,
Вскочила на бешеный круп коня.
И вот, наконец-то, подул сирокко;
Растрескалось небо и грянул гром.
Ты в памяти так и осталась – лёгкой, -
Той бабочкой, что вызывает шторм.