Даниил Хармс

               
                Я шел зимою вдоль болота
                В галошах,
                В шляпе
                И в очках.
                Вдpyг по pеке пронесся кто-то
                Hа металлических
                Крючках.

                Я побежал скорее к речке,
                А он бегом пустился в лес,
                К ногам приделал две дощечки,
                Присел,
                Подпpыгнyл
                И исчез.

                И долго я стоял y речки,
                И долго думал, сняв очки:
                «Какие странные
                Дощечки
                И непонятные
                Крючки!»
                Д.Хармс



                Он был весьма
                Неординарен...

                Скажу вот эдак!..

                Но потом,
                Добавлю:
                В неком был
                Угаре
                И в жизни он...

                Слуга и барин...

                И даже в
                Творчестве
                Своём!..
                11.02.2021.


30 декабря исполнилось 115 лет со дня рождения феноменального персонажа советской культуры

Есть те, кто считает: Хармс в литературе – это что-то вроде «Черного квадрата» Малевича в живописи: ерунда, а все ахают. Но серьезные люди уже не один десяток лет изучают чудом сохранившийся архив Хармса (он же Даниил Иванович Ювачев) и говорят о его влиянии на таких знаковых наших соотечественников, как, например, Борис Гребенщиков или Виктор Пелевин. Почему-то кажется, что самому Хармсу, если он, как человек при земной жизни очень набожный, действительно заслужил вторую жизнь на небесах, глубоко все равно – влияет он или нет, серьезный он литератор или сочинил сущую ерунду. Он думал о себе совершенно определенным образом: «Почему, почему я лучше всех?»

Свое рождение Хармс позже обрисовал в таких подробностях, что без подготовки может и затошнить. Дескать, папа его несколько раз «подкатывал» к маме именно первого апреля, чтобы ребенок родился в Новый год. Но на первый раз в шутку поздравил маму с Днем дурака, и поэтому пару лет Надежда Ивановна уклонялась от физической близости и только в апреле 1905 года смилостивилась. Однако дитя родилось на четыре месяца раньше срока. Далее версии по Хармсу разнятся: то ли он в полуэмбриональном состоянии сидел на вате в инкубаторе, то ли его запихнули обратно, а через какое-то время матери дали слабительное и он вышел на свет подобно сами понимаете, чему.

Даниил Ювачев упорно считал днем своего рождения 1 января, но на самом деле он родился по старому стилю 17-го, по новому 30 декабря 1905 года, и отцом его был вовсе не записной шутник. Достаточно сказать, что Иван Павлович Ювачев был знаком со Львом Николаевичем Толстым и Антоном Павловичем Чеховым.

В молодости Ювачев-старший был одержим народовольческими идеями. Его отец служил полотером в самом императорском дворце, и предполагалось, что из его жилища можно будет бросить бомбу в императора. За подобные планы Иван Ювачев был приговорен к смертной казни, которую заменили долгими годами каторгами. Мужчина побывал на острове Сахалин, где пережил глубокую любовь, но дама его сердца умерла от чахотки. Там же он встретился с Чеховым и стал прототипом героя «Рассказа неизвестного человека».

Постепенно бывший народоволец превратился в духовного искателя, возлюбил Бога, писал серьезные книги и много путешествовал. Его избранница Надежда Колюбакина, хоть и была молоденькой дворяночкой, но тоже отличалась глубоким отношением к жизни и взяла под свою опеку женщин – узниц петербургских тюрем.

Знали бы Иван Павлович и Надежда Ивановна, что их сын умрет не просто в тюрьме, а в тюремной психушке …

Маленький Даниил отличался такой экстравагантностью в поведении, что отец отдал его в самое «дисциплинированное» учебное заведение Санкт-Петербурга – «Петершуле». Это не мешало Дане приходить на уроки с валторной и играть на ней, или прогуливаться по карнизам. Позже отец с большим трудом пристроил отпрыска в техникум, но и оттуда Даниил Ювачев вылетел, так как не вел никакой общественной работы и вообще «не вписывался». Зато он поступил на курсы кино.

Уже в 16 лет Ювачев выбрал себе псевдоним Хармс. Впрочем, псевдонимов у него было множество: Чармс, Карл Иванович Шустерлинг, даже Даниил Заточник. Некоторые считают, что обилие псевдонимов связано с психическим расстройством личности у Хармса, но, вполне возможно, что ему просто так нравилось.

Уже в 20 лет Хармс вместе со своими товарищами начинает выступать на всяких литературных вечерах, коих тогда было множество. Точно так же выступали и Маяковский, и Есенин, но вот такой славы и известности Хармсу и его товарищам по ОБЭРИУ («Объединение реального искусства», основанное Даниилом Хармсом) не перепало. Единственным заметным событием в жизни обэриутов стало выступление 24 января 1928 года. Это оказалось настолько заметно, что неформальными поэтами заинтересовались соответствующие инстанции.

Впрочем, Хармс и так усиленно привлекал к себе внимание. Он мог стоять у собственного окна, ничем не занавешенного, абсолютно голым, любил ходить по Ленинграду в бриджах, гетрах и высоких английских ботинках, покуривая трубочку причудливой формы. Кланялся фонарным столбам, мог залезть на дерево с красным флажком в руке, а когда его уговаривали слезть, отвечал: «Мне некогда!».

Теперь, когда многие ранее не опубликованные произведения Хармса широко известны, предельно ясно: они и не могли быть напечатаны. Там нет прелестных пейзажей, как у Есенина, никакой нежной любви, тем более – ничего революционно-призывного, как у Маяковского, например.

Обэриуты искренне считали именно свое искусство реальным: вокруг – бардак, абсурд, и в их творениях бардака и абсурда в избытке. Тошнотворные физиологические подробности, троллинг, садизм, называйте, как хотите.

Вот достаточно невинная выдержка из рассказа «Лекция»:

«…- Я думаю так: к женщине надо подкатываться снизу. Женщины это любят и только делают вид, что они этого не любят.
Тут Пушкова опять стукнули по морде.
 — Да что же это такое, товарищи! Я тогда и говорить не буду,— сказал
Пушков.
Но, подождав с четверть минуты, продолжал:
 — Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная…»

Кстати, женщины Хармса очень даже любили. Поэт и ученый Дмитрий Быков утверждает: чем больше Хармс уважал свою спутницу, тем меньше испытывал к ней вожделение. Так или не так, мы теперь не узнаем, но женат Хармс был неоднократно. А вот детей не оставил.

Интересно, что даже в застойные советские годы были хорошо известны детские стихи Даниила Хармса, некоторые из них положены в сценарии мультиков, любили их читать и в суперпопулярной детской программе «Радионяня». К творчеству для детей Хармса и других обэриутов, которые рисковали умереть с голоду, привлек Самуил Маршак. Причем, пожалуй, только Хармс относился к этому направлению очень серьезно. Детей же он при этом терпеть не мог и говорил о них, например, так: «Травить детей – это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать?».

Под Маршака тоже «копали», поэтому вскоре Хармс и некоторые другие сотрудники детских журналов «Чиж» и «Еж» предстали перед следователями НКВД. На допросах Хармс говорил вещи, за которые его могли бы с легкостью убить на месте. Например, он выражал несогласие с политикой советской власти в области свободы печати!

Но бывший «политкаторжанин» Иван Ювачев напряг свои связи и выхлопотал для сына и его друзей мягкие приговоры. К тому же Хармса уже тогда наверняка всерьез принимали за душевнобольного. В общем, он отправился в город Курск. Там же находился его друг и коллега по ремеслу Александр Введенский. Несмотря на то, что литераторы жили впроголодь, Хармс не менял своих привычек и разгуливал по Курску в таком же «англицком» обличье.

Хармс вернулся в Ленинград осенью 1932 года. Обэриуты были разогнаны, но они по-прежнему творили, обсуждали, критиковали друг друга, однако все «взрослые» произведения складывались в основном «в стол». Да и с творчеством для детей всё стало намного напряженнее. Со своей последней супругой Мариной Малич Хармс жил в жуткой нищете и был вынужден распродавать вещи, включая свою любимую фисгармонию, на которой литератор недурно играл. Хармс вообще был знатоком музыки, а его любимым композитором был Бах.

Даниил Иванович мог бы как-то заработать на жизнь, ведь он владел иностранными языками, вообще был, при отсутствии дипломов, человеком образованным. Но последние годы он пребывал в полном безразличии и бездействии и, видимо, такое поведение уберегло его от репрессий 1977-38 гг.

С началом Великой Отечественной войны Хармс стал пророчествовать. Он утверждал, что Ленинград разбомбят, что «мы будем уползать без ног, держась за горящие стены». Говорил он это в узком кругу литераторов, но и там нашлись осведомители. Считается, что Хармса «заложила» некая Оранжереева, переводчица и агент НКВД.

Хармс был вторично арестован 23 августа 1941 года. После допросов его поместили в психиатрическую больницу при знаменитой питерской тюрьме «Кресты». Его супруга Марина иногда с трудом носила ему мешочки с крохами еды, но однажды в феврале ей вернули передачу, сказав, что супруг скончался.

Официальной датой смерти Хармса считается 2 февраля 1942 года. На самом деле как и когда он умер, не известно. То ли от голода и истощения, то ли брошенный на произвол судьбы в ужасах блокады, то ли его съели крысы…

А вот архив Хармса спасли Марина Малич и бывший обэриут Яков Друскин. Они вынесли рукописи из разбомбленного дома. Марина позже покинула Ленинград по «Дороге жизни», на, казалось бы, благодатном, Кавказе попала под оккупацию и угодила в Германию. Свои дни она окончила в Западной Европе аж в 2002 году.