На опушке лесной, заалели флажки,
Там охоту на волка ведут мужики.
Стая гончих борзых, в изготовку ружьё,
Замелось по чащам лесное зверьё.
Заскулило, завыло, заплакало вдруг,
И в глазах у волчат загорелся испуг.
Заметался, забегал, поджилки звенят,
Сбились в кучу в овраге как стадо ягнят.
Им ведь это в новинку, им это впервой,
И несётся над лесом пронзительный вой.
Им и шерсть на загривке впервые в дыбы,
А в их серых глазах отголоски мольбы.
Прокричал им матёрый, седой волк отец,
Мы ведь стая волков а не стадо овец.
Кто подумать бы мог, даже веку спокон,
Что его не удержит их волчий закон.
Загорелись глаза, заблестели клыки,
Окровавленной грудью он шёл на флажки.
Он нарушил закон, на свою на беду,
И наверно гореть ему в волчьем аду.
Он рванул на флажки, да простит его Бог,
Пусть он сам не ушёл, но волчат уберег.
И притихли берёзы, и ружья молчат,
Вдаль по снегу идёт стая серых волчат.
Нынче им повезло, миновала гроза.
Пусть в их серых глазах стынет волчья слеза.
Им пока невдомёк, что закон здесь таков,
Нынче стая волчат стала стаей волков.
У кого зорче глаз, да острее клыки,
Тот по волчьим законам готов в вожаки.
Но ведь это не то, да ведь это не так.
Зорче глаз, ярче клык, ты еще не вожак.
Ты вожак лишь тогда, коль прикроешь собой,
Коль за стаю свою, ты своей головой.
Если можешь стоять, когда надо не лечь.
Если грудью своей на чужую картечь.
Ты вожак лишь тогда, когда ружья молчат,
И по снегу идёт стая серых волчат.
Не по воле своей, здесь пришлось тебе лечь.
Но ты стаю свою, этим смог уберечь.
Ты вожак лишь тогда, когда сможешь понять,
Когда боль в своём сердце ты сможешь унять,
Жить себя не щадя - жить вовеки веков,
Есть не волчий закон даже в стае волков.