мир, рассечённый надвое
одним из осколков вонзается в брюхо,
другим велит всем глотки перерезать;
сгорбленная, седая старуха
в сон мой приходит
и бесцветная, несолёная старческая слеза
катится по её щеке
старуха стоит, опирается на костыль
спрашиваю «ты мне придёшься кем?»
отвечает «глупая,
я — это ты»
проводник иллюзий,
торговец искренностью,
мясцо без панциря
в сердце, изъеденном божьей музыкой
тишина —
это непопулярная станция
я устала, как будто жила в макондо* пять сотен лет,
хоронила любимого каждые шестьдесят,
зарывала его в апрельской каше, хлюпающей земле
слушала, как матери причитают и голосят
сочиняла песни, горькие, ядовитые
чтобы было над чем поплакать тем, кому больше не; над чем
всё металась, другое выпрашивала молитвами
только бог не обращает внимания на эти мелочи
что ему мои горести
что ему до моей раздробленности
до старухи, которая смотрит с жалостью, руку тянет
говорит «дитя,
ничего не изменится, всё было и будет бестолку»
а потом очередное утро мне не стирает память
хоть я каждый раз и жду за белыми
занавесками.
*макондо — город из романа «сто лет одиночества»