Над городом древним,
что помнит великих,
спустившихся с неба
седых королей,
он замер, ликуя –
один из безликих,
в плаще из туманов,
с мечом из костей.
Над городом – тучи
звериною стаей,
готовы вцепиться
в остовы домов.
И рокот их – воем
церковных литаний,
и вторит им эхо
ненужных псалмов.
Над городом, в белой,
заброшенной крипте,
нетронута тленом,
но хладно-мертва,
с рукою, навечно
сомкнутой на скрипке,
его королева
слепая спала.
Над городом древним,
что помнит безумных,
спустившихся с неба
седых королей,
на холме-погосте,
средь лилий пурпурных,
последним воздвигнут
её мавзолей.
Над городом, в склепе,
лишь совы да мыши.
за стенами – бури
звериный оскал,
и стонут ветра,
забиваясь под крыши.
Как долго, как долго
он крипту искал!
Над городом – марево
сладкого тлена,
а громы грохочут
бездумно и зло.
Последний из рыцарей
пал на колено,
своей королевы
целуя чело.
Над городом древним,
что помнит жестоких,
спустившихся с неба
седых королей,
его королеве
одной одиноко
на ложе изгнивших
мехов-соболей.
Над городом в небе
пирует ненастье,
рычит, словно зверь,
насыщая нутро.
Кляня, на чём свет,
несвятое причастье,
ему вторит скрипки
живой серебро.
Над городом, тленные
сбросив оковы,
в плаще из туманов,
с мечом из костей,
любуется бурей
в короне терновой
воскресшая дочь
тех седых королей.